Вера Хоружая - Письма на волю

Вера восторженно любила природу.

Величественное зрелище восхода солнца всегда приводило ее в неописуемый восторг. Помню, не раз мы договаривались с ней разбудить друг друга пораньше, чтобы посмотреть восход. Вера безумно любила грозу и совершенно ее не боялась.

Страшный грохот сотрясает все вокруг, небо прорезают ослепительные молнии. Дворы и улицы затоплены мутными потоками воды, бегущей с гор.

— Рябиновая ночь, — со страхом произносит мама и невольно крестится. Мы жмемся поближе к ней. Надо бежать во двор, отводить воду, чтобы не подмыло сарай, не затопило погреб, не попала вода под дом. Здесь всегда первой оказывалась Вера. Она накидывала на голову какое-либо покрывало, хватала в сенях лопату и бежала во двор.

Мы смотрим на нее из окна, а она отводит воду и корчит нам страшные гримасы, приплясывает, изображая шамана или ведьму. Затем мокрая до последней нитки вбегает в кухню, смеясь и брызгая на нас водой.

— Ой, как хорошо! Я переоденусь и еще пойду. Кто со мной?

И нам всем уже хочется выбежать под дождь, так заразительно ее веселье.

Но коротким было детство Веры, как и большинства ее сверстников. Когда до нашего городка докатились раскаты уже не грома, а залпов «Авроры», потрясших весь мир, Вере едва исполнилось четырнадцать лет.

«Революция», «большевики», «белые», «красные», «коммунизм», «Ленин» — вот слова, которые, как молнии, прорезали горизонт, по-новому освещали мир.

Вера, которая всегда страстно любила жизнь, любила все яркое, живое, смелое, а главное, любила людей, ненавидела несправедливость, сразу с головой уходит в новую — жизнь, воспринимает революцию умом и сердцем.

1918–1920 годы. В городке устанавливается советская власть. Но скоро появляются немцы. Идет жестокая борьба. Одна банда сменяет другую. Петлюровцы, балаховцы, белополяки — все перебывали здесь. Вся жизнь взъерошилась, перевернулась. Мы больше не сумерничаем, не затеваем шумных игр, не сидим вечерами у стола за подготовкой уроков. В доме постоянно кто-нибудь чужой: то расквартированные солдаты, то прячутся соседи, бежавшие от бандитов, то кто-либо из приезжих комсомольцев, новых друзей Веры, кому негде ночевать.

Не только мы, дети, но и мама больше не ходит по субботам и воскресеньям в церковь. По просьбе Веры и при ее ликовании в кухне и столовой сняты иконы.

Наша «столовая» превращается в «клуб», где каждый вечер до хрипоты ведутся споры: кто победит — белые или большевики, есть ли бог, когда будет мировая революция, как будет при коммунизме устроена школа, семья, и о многом, многом другом. И, конечно, душа всех споров — Вера. Она гроза всех нытиков и маловеров.

Чай пьем без сахара. Солдаты приносят и рубят топором промерзшую буханку хлеба. На ужин и на обед все чаще чечевица. Нет керосина. Вместо лампы горит коптилка, а то и лучина. Но жизнь бурлит, клокочет, ломает устои серенького житья-бытья, зовет к новому, неизвестному, прекрасному.

Вера окончила гимназию и целиком отдается общественно-политической работе. Вступила в комсомол. Она все реже появляется дома. То уезжает в деревню, то ночует в ЧОНе, то вместе с товарищами несет караул, то проводит собрания, а то уходит из города на борьбу с балаховцами. Мама очень беспокоится, часто плачет, просит Веру быть осторожнее. Но Вера обычно крепко обнимает маму, целует (Вера всегда очень любила мать) и просит ее не беспокоиться.

— Я же «везучая», со мной никогда ничего не случится страшного. Да и можно ли сейчас об этом думать, когда такое время, такая борьба! — И здесь же начинает рассказывать о бурных событиях, о положении на фронте, о борьбе в деревне.

Обычно такие свидания заканчивались тем, что Вера убеждала маму отдать свои сапоги или ботинки, пару теплого белья или что-либо из продуктов, без чего вполне можно обойтись дома и что так необходимо товарищам, уходящим на фронт или работающим в тяжелых условиях без одежды и пищи. Мама на время забывала о своих тревогах, завертывала и отдавала Вере, что могла.

А Вера, наскоро перекусив, счастливая, еще несколько раз целует маму, машет нам всем на прощание рукой и со свертком убегает по своим делам.

В 1921 году Вера окончательно уехала из дому. Ее послали работать в Бобруйский уком комсомола. С тех пор она бывала дома лишь редким желанным гостем. Но письма всегда старалась присылать регулярно. И письма эти были полны любви, нежности и заботы о маме и всех нас.

Л. Хоружая

Школьные годы Веры Хоружей прошли в Мозыре — небольшом городке, утопающем в зелени фруктовых садов.

Скромный деревянный домик, в котором жила семья Хоружих, стоял на берегу многоводной красавицы Припяти. Семья по тем временам была небольшая: отец, мать, сын и три дочки — Надя, Вера и Люба.

В центре города — базарная площадь. На ней двухэтажное каменное здание, вход со двора, длинные темные коридоры, классные комнаты — это женская гимназия. Здесь в 1916–1919 годах в старших классах и училась Вера Хоружая. Это была девочка среднего роста, всегда в коричневом платье с черным передником. Скромно причесанные вьющиеся русые волосы заплетены в косу, пытливый, вдумчивый взгляд…

Училась Вера хорошо, но особенно любила уроки русской литературы. Она писала не трафаретные ученические сочинения по учебнику, как это делало большинство ее сверстников, а сочинения, в которых выражала свои собственные мысли и свои чувства, пусть еще не зрелые, даже ошибочные, но свои. Писала она ярко, образно, насыщая сочинения эмоциональными выражениями.

В женской гимназии не было никаких кружков, никаких ученических организаций, и ученицам негде было, кроме учебы, проявить свои наклонности. Как правило, они не занимались полезным делом.

Но Вера нашла способ быть полезной, нашла работу по душе. В гимназии заведование школьной библиотекой поручалось учителям, чаще всего литераторам. В описываемое время оно было поручено мне. Однажды Вера попросила у меня разрешения поработать со мной в библиотеке и так до окончания учебы работала в ней. Получив свободный доступ к книгам, она увлеклась чтением и прочла в эти годы массу книг из русской классической и иностранной литературы. Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Толстой, Шекспир, Гете, Шиллер, Диккенс, как помнится мне, нравились ей в школьные годы больше других.

Бурный 1917 год. Революционные идеи проникают и за каменные стены нашей гимназии. Восприимчивая душа 14-летней Веры жадно впитывает все новое, передовое. Она в числе самых активных учениц. В это время преобразуется правописание. Из грамматики удаляется все архаическое, устаревшее. Учащимся, правда, разрешается в течение длительного времени писать по желанию: по-новому или по-старому. Вера, не раздумывая, идет в число учениц, изучающих только новое правописание.