Андрей Черныш - На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918

И по части распоряжений для наступления Май-Маевский не проявил себя особенно энергичным, толковым. Он как-то легко предоставлял делать это другим. И фактически наступление началось так, как предложили ему сделать я и командир 2-го офицерского полка.

По компасу определили направление на с. Пелагиада и по нему двинулся 2-й офицерский полк, выславший вперед авангард. Самурский полк несколько был задержан в качестве резерва. Долго так двигались, поверяя взятое направление и изменяя его ошибки. Часа через два туман стал рассеиваться. Полк развернулся и, не останавливаясь, повел наступление прямо на центр примерно села, которое в это время стало открываться. Батареи несколько отстали. В это время от одной из ближайших к ст. Пелагиада будок отделилась наша конно-горная батарея. Она все время была со 2-м нашим конным полком, в составе особой бригады, конной генерала Чайковского. Бригада – не знаю, какую она имела задачу – ночевала где-то на хуторах западнее ст. Пелагиада и теперь выдвинулась к железной дороге и тут чего-то выжидала. Конно-горная батарея, видя наше наступление, едва ли не по собственному почину поскакала вперед к цепям 2-го офицерского полка.

Большевики, видимо, не ожидали нашего наступления. Они очень скоро стали очищать с. Пелагиада. Село лежит в глубокой лощине с ручьем. Правый берег – крутой и очень высок. На нем противник имел чудную позицию, которая командовала над всей местностью к юго-западу до железной дороги и даже дальше, насколько видел глаз. Позиция была подготовлена, имелись окопы. Узнав о нашем наступлении, большевики заняли ее, оставив в селении лишь небольшие части. Тем не менее когда наши цепи были еще верстах в трех от Пелагиады, они довольно поспешно снялись со своей сильной позиции и стали уходить к северо-востоку длинными, бесконечными и густыми цепями. По-видимому, им уже стало известно, что из Ставрополя на Дубовку справа (по нашей руке) и на Казинку слева, с северо-запада их захлестывают и угрожают окружением две наши сильные конные группы.

В то же время мы видели, что от Московского в с. Пелагиада вступили пластуны Кубанской пластунской бригады из состава 2-й дивизии.

Конно-горная батарея неистовствовала. Она была едва ли ни впереди цепей, никаких позиций не выбирала и стреляла прямой наводкой беглым огнем. Пехота не стреляла: велика была дистанция. Когда мы подошли к цепям, генерал Май-Маевский, видя почти безнаказанный отход противника перед нами, приказал ближайшему пулеметчику 2-го офицерского полка открыть огонь. Тот открыл, опорожнив ленту, но результата не было никакого: дистанция оказалась велика.

Скоро весь наш боевой порядок представлял занятную картину. Для нас бой, собственно, кончился. Перед нами было селение, куда нам приказано было не входить. Уходить в Московское было еще как будто бы рано. А больше делать было нечего. Поэтому все поднялось и стало наблюдать за тем, что происходило впереди нас, точно это было показное учение на плацу. Наблюдая таким образом, мы увидели, что перед нами левый фланг густых цепей противника, собственно, кончался чуть восточнее с. Пелагиада. Будь под руками у нас хотя небольшая конная часть, она легко, безнаказанно могла заскочить за этот фланг, и тогда не уйти бы тем цепям, что были перед нами. Как раз в этот момент до нас дошло сведение, что на будке позади нас находится генерал Чайковский с полком (Черноморский Кубанский казачий полк). Тотчас послали ему уведомление об обстановке. Никакого движения. Повторили послание. Ничего. И только когда перед нами все поле опустело, мы увидели восточнее Пелагиады на противоположном скате лощины, как медленно во взводной колонне поднимался Черноморский полк. Его вел генерал Чайковский. Сидеть позади пехоты, не выйти и не поинтересоваться, что там происходит, – ведь шел бой, – и не воспользоваться удивительно благоприятной обстановкой для легкой победы – ну, мыслимо ли это для кавалерийского начальника?!.. А генерал Чайковский старый Черниговский гусар – черт знает что такое!..

Простояли мы перед Пелагиадой без дела довольно долго, пока окончательно обстановка не разъяснилась. Мы долго слушали гул артиллерийской стрельбы где-то северо-восточнее Пелагиады и догадывались, что там идет погром большевиков нашей конницей, охватившей их с двух флангов и с тыла. Действительно, к трем-четырем часам мы узнали, что у Дубовки Таманская армия большевиков была окружена и совершенно разгромлена дивизиями генерала Врангеля и полковника Улагая. Остатки бежали на восток, преследуемые нашей конной группой из 1-й конной и 2-й Кубанской казачьей дивизий, общее начальство над коими принял генерал Врангель.

Часа в три мы снялись и двинулись в с. Московское на отдых. Пришли уже в темноте и долго разбирались по квартирам. Какая разница! Когда после неудачных боев нам приходилось уходить в ст. Рождественскую, ни разу не возникало никаких споров относительно расквартирования. Теперь же получился целый ряд недоразумений между частями из-за квартир, которые с трудом лишь удалось уладить. Мы, штаб дивизии, разместились в доме священника, богатенького, который старался быть любезным и гостеприимным, видно было, что шло это не от сердечных побуждений, а из некоторых практических соображений: начальство главное под боком, – всегда можно воспрепятствовать каким-либо посягательствам на поповское достояние. Тем не менее в первый же вечер, когда он угощал нас чаем в передней комнате с парадного хода, где уже стоял часовой, каким-то просто непостижимым образом уворовали из стоявшего там сундука рис и, кажется, мед. Поп-политик был страшно огорчен. Вероятно, не спал эту ночь.

Не особенно спокойной выдалась эта ночь и для меня. Сначала привели партию пленных, которых надо было опрашивать. Откуда она взялась – я уж и не помню. Потом среди ночи получено было требование генерала Врангеля немедленно выслать, кажется, в Дубовку часть паркового запаса снарядов. Долго пришлось разыскивать командира артиллерийского дивизиона, который должен был распорядиться о посылке снарядов. Так его и не нашли. Сам отдал распоряжение непосредственно парку.

Потом потекли спокойные дни. Спали и ели. Настроение было хорошее, бодрое.

9 ноября я ездил на ст. Рыздвяная для поверки связи со штабом армии и тут случайно нашел телеграмму о вызове генерала Май-Маевского в Екатеринодар для участия в торжественной встрече прибывших в Новороссийск союзников. Май-Маевский очень обрадовался и в тот же день отбыл. Командование дивизией временно было возложено на меня, хотя и не самого старшего в чине, но, как начальника штаба – бывшего в более чем кто бы то ни было в курсе [269]всех дел по дивизии.