Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Отводились лучшие дома: в каждой комнате больные размещались, по возможности, на тюфяках, рядами – первый ряд шаг отступя от окон, по одному шагу между больными и по два шага между рядами, пока не заполнялась каждая комната.

Во время своих посещений больных генерал-лейтенант Свечин сам заразился, но, несмотря на увещевание врачей, на появившуюся сыпь и временами бред, генерал оставался на ногах и продолжал руководить всем делом вплоть до вечера 18 февраля, когда наконец была получена телеграмма о подписании мира в Сан-Стефано.

Прочитав телеграмму, генерал-лейтенант Свечин позвал меня и отдал следующее приказание (привожу дословно, так как такие вещи никогда не забываются): «Вы и все офицеры штаба сейчас же садитесь верхом, объезжайте город и объявляйте всем начальникам, офицерам, солдатам и жителям, что мир подписан и врагов больше нет. А я теперь имею право лечь. Сил больше нет». Лег около девяти часов вечера и в час ночи скончался на руках моего старшего брата.

Он был торжественно погребен в Адрианаполе, а затем по высочайшему повелению тело его было перевезено в Россию.

18 февраля был днем восшествия на престол государя императора Александра II. На торжественном богослужении перед молебном старший священник армии обратился к нам со словом, которое начал так:

– На востоке с давних времен существует сказание, что белый медведь восстанет на луну и будет между ними борьба великая, и белый медведь победит луну, и этот белый медведь – это вы все, господа…

Настроение в Адрианополе было неспокойное. Ходили постоянные слухи о предстоящей будто бы резне христиан, что представлялось совершенно невероятным, ибо в городе стояло пять батальонов (17-й Архангелогородский полк [30]и два батальона 18-го Вологодского полка [31]). Тем не менее слухи не утихали.

Дело дошло до того, что в один из вечеров Страстной недели к генерал-губернатору прискакал верхом помощник Адрианопольского полицмейстера, поручик 12-го стрелкового батальона, [32]и доложил, что вокзал атакован и захвачен, и что когда он скакал через мост предместья Карагач, шел такой ружейный огонь, какого он ни разу не слыхал за весь первый Забалканский поход.

Удивленный генерал-губернатор барон Деллингсзгаузен тотчас приказал вызвать по тревоге два батальона для направления к станции и поседлать состоявшую при штабе сотню 34-го Донского казачьего полка. [33]Но прежде чем батальоны успели выступить, с вокзала прибыл урядник с запиской от генерал-лейтенанта Горшкова, проведшего перед тем весь день у генерал-губернатора:

– Успокойтесь, дорогой барон, к вам поскакал какой-то сумасшедший болван. Здесь произошла глупая паника, я всех обругал и сейчас все спокойно.

Было произведено тщательное расследование, которое, однако, выяснило лишь одно: действительно произошла паника, но кем и чем вызванная – установить не удалось.

Часовой караул на одном из фортов показал, что к форту подходила группа людей, которая на его трижды повторенный окрик «стой, кто идет», не остановилась. Тогда он выстрелил. В ответ на его выстрел последовал залп со стороны подходивших людей, которые затем разбежались.

На самой же станции, где происходила посадка больных и раненых в санитарный поезд, вдруг поднялась суета, все, кто только мог, бросились в вагоны и поезд самовольно отошел, но потом вернулся.

Так и пришлось это дело предать забвению. Только поручик был отчислен от должности помощника полицеймейстера и отправлен в батальон.

В эту же пору генерал-губернатору стали поступать донесения об отходе наших войск от Демотики, о восстании жителей в Родопских горах и, наконец, о переходе наших войск на левый берег реки Арды, причем о потерях никто не доносил.

Тогда барон Деллингсгаузен поручил мне объехать край и донести, что там действительно происходит.

Прибыв в Мустафу-Пашу, в район 9-го уланского Бугского полка, [34]я предъявил командиру полка свои документы, взял в конвой взвод улан и выступил в долину реки Арды к Родопским горам.

Глазам нашим представилась следующая картина: наибогатейший край был совершенно брошен – жители, зарезав скот, ушли в горы, и в течение двух дней мы не встретили ни одной живой души и не могли ничего достать поесть. Люди довольствовались сухарями, а командир взвода и я бисквитами Альбера, коробки коих по счастью оказалась у меня во вьюке.

На третий день мы достигли района 30-го Донского казачьего полка. [35]

Полк уже много дней стоял, не расседлывая лошадей, в ожидании внезапного нападения. Но на чем были основаны подобные опасения, командующий полком, войсковой старшина Грузинов, ясно объяснить не мог.

Кругом царило такое же разорение и полное отсутствие жителей.

Отпустив улан, я остался при 30-м Донском полку с тем, чтобы на утро продолжать объезд. Вместо конвоя полковой старшина Грузинов пожелал сам выступить со мною с двумя сотнями.

При дальнейшем продвижении картина представилась та же – жители бежали, но богатейшие села были менее разорены. Походя к деревне Пепсолан, мы были встречены ружейными выстрелами, по горам, по обе стороны дороги виднелись группы людей, некоторые из них в турецких мундирах, и хотя людей было едва видно глазом, пули свистели высоко над головами, и пришлось сделать вывод о том, что перед нами мелкие остатки разбежавшейся армии Сулеймана-паши.

Одна из сотен была спешена, рассыпана в цепь и, открыв огонь, быстро начала наступать.

После первых же наших выстрелов, люди на высотах разбежались и исчезли бесследно, мы прошли ущелье без всяких потерь и в следующей деревне стали на ночлег.

Пока войсковой старшина Грузинов отдавал свои распоряжения, я написал донесение начальнику штаба корпуса так, как здесь изложено это столкновение, и в конце добавил – потерь никаких.

Вошел войсковой старшина Грузинов. Я прочел ему свое донесение.

– Помилуйте, да разве так можно? Ведь подумают, что ничего не было.

– Да ведь и на самом деле так ничего не было, – ответил я.

– Все же надо расписать, что казаки, под огнем противника наступали с беззаветной храбростью…

Он был очень огорчен, когда я предложил ему послать отдельное донесение, а мое пойдет такое как есть.

К моему великому удивлению на обед подали борщ с курицей. Где они ухитрились ее достать – это их секрет.

К вечеру этого дня удалось, наконец, задержать одного турка – местного жителя, который, успокоенный обещанием, что после показания он будет сейчас же отпущен, рассказал следующее:

– Когда пришли войска, все стали брать и платили за все, а потом стали брать без денег, а если мы не давали, грозили нагайкой, забрали даже то, что у нас было зарыто на семена. Тогда мы бежали в горы.