Эдуард Экк - От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Лихачев отнесся к сообщенному совершенно также. Мы не только благополучно отговели и причастились, но оба здравствуем и по сей день.

Германцы вступили в Симферополь 8 апреля 1918 года, в самый день Светлого Христова Воскресенья. Стало спокойнее жить, особенно по ночам. Но присутствие их на нашей территории, образцовый порядок, царивший первое время в их войсках, еще больнее давал чувствовать всю глубину нашего развала. Бывало, сидишь в своем кабинете и слышишь, как проходят роты, отпечатывая ногой, но не Литовские [365]роты, как прежде, а чужеземные, и сердце щемило, и слезы навертывались от сознания своего бессилия.

В течение 1918 года мне пришлось дважды проехать по Совдепии: в начале года в Москву и в октябре – в Киев, хотя подобные путешествия в то время были не только очень трудны, но для нашего брата и не безопасны, так как все зависело от произвола милиционеров, являвшихся проверять документы. Но отказать в приезде было нельзя, и я оба раза ездил в штатском пальто, но со своим подлинным документом, явленном в Симферополе у советских властей.

В Москве останавливался в Национальной гостинице. Не успел расположиться в номере, как ко мне вошел комиссар – в солдатской форме, но, несомненно, из интеллигентной семьи и воспитанный. Войдя, он просил меня сказать откровенно, зачем я приехал, сколько пробуду и есть ли у меня с собой оружие? Я также просто ему ответил:

– Я приехал исключительно по своим частным делам и повидать своих старых друзей, пробуду не более двух недель, оружия не имею и, хотя вы меня здесь в номере видите в форме, на улицу я выхожу вот в этом штатском пальто (указал на вешалку). Еще предупреждаю вас, что, может быть, мне придется на три дня съездить в деревню недалеко от Серпухова. Так как вы дали себе труд зайти ко мне, то прошу вас меня научить, что нужно теперь сделать, чтобы засвидетельствовать мою подпись и подпись того лица, которому я выдам доверенность.

Он очень любезно объяснил, что это надо сделать через домовой комитет, который помещается тут же в конторе гостиницы, поклонился и вышел. Больше меня никто не беспокоил.

Я благополучно устроил все, что мне было нужно. Билет на обратный путь мне достали через комиссара, заведовавшего станцией Курск – Москва. Он же дал мне милиционера, который помог втиснуться в вагон.

Процедура посадки в вагоны прямого поезда на юг произошла так: поезд был предварительно обстрелян, чтобы очистить его от набившихся заблаговременно мешочников, потом уже начали садиться пассажиры. Но и во время самой посадки стоявшие у вагона милиционеры от времени до времени стреляли вверх холостыми патронами, вероятно для острастки публики, заполнявшей перрон. Нас оказалось семь человек в маленьком купе – из них один еврей при каждом выстреле приговаривал:

– О, я не боюсь, я сам старый солдат, умею отличать звук боевого выстрела от холостого и знаю, что все это холостые.

Последняя неприятная процедура ожидала меня в Симферополе, где вокзал охранялся матросами, подвергавших всех обыску и до гадости грубых. Но и тут мне повезло. Начиная от станции Джанкой в наше купе стал постоянно заглядывать какой-то почтовый служащий и каждый раз пристально в меня вглядывался. Сначала это меня раздражало, а затем стало и беспокоить. Наконец, уже перед самым Симферополем, он втиснулся в купе и, присев на корточки, обратился ко мне:

– Наконец-таки я вас признал, моего благодетеля, ведь я старый литовец. Вот мы с ним, – указывая на сидевшего фейерверкера, – вам поможем, пронесем ваши вещи и посадим на извозчика.

Так и сделали, провели меня беспрепятственно и ни за что не хотели взять денег, которые я им вручил при расставании.

В Киев меня просили приехать по следующему поводу: там шло формирование Южной армии; [366]вербование в нее велось под флагом «Союза возрождения Родины», во главе которого стоял герцог Георгий Николаевич Лейхтенбергский. [367]

На вопрос, чем могу им служить, Его Высочество высказал:

– Мы, к сожалению, не можем вам предложить соответствующего командования, оно уже предложено генералу Иванову, но мы рассчитываем, что вы не откажете нам в просьбе, имеющей для нас особо важное значение. На нас косятся и не хотят нас признавать, считая, что мы действуем по указке германцев. Мы и просим вас быть посредником между Деникиным, атаманами и нами – помирить нас с ними.

Я ответил:

– Чтобы исполнить вашу просьбу, мне нужно более подробно ознакомиться со всем, что у вас делается, получить необходимые данные успешности формирования и списки намеченных начальников. Роль же посредника, полагаю, могу выполнить с успехом, так как с Деникиным меня связывают две совместно проведенные войны, 1904–1905 годов и настоящая, а к атаманам я явлюсь как почетный казак и Донского, и Кубанского [368]казачьих войск.

Мы обо всем договорились, и было решено, что через неделю они пришлют ко мне в Симферополь офицера со всеми необходимыми сведениями.

Но обещанный офицер так и не прибывал, а вскоре были получены сведения, что «Союз возрождения Родины» распался, герцог Лейхтенбергский и часть членов правления отбыли за границу.

Между тем на обратном пути я чуть не подвергся аресту на станции в Екатеринославе. Пока поезд стоял, я сидел в купе и никуда не выходил. Какой-то жидок, очевидно, комиссар или член совета рабочих и солдатских депутатов, три раза открывал дверь и заглядывал в купе. Наконец, по четвертому разу я встал и захлопнул дверь.

Тогда он привел трех солдат с винтовками и объявил, что арестует меня за то, что я ему чуть не разбил голову. По счастью, солдаты оказались 135-го пехотного Керчь-Еникольского полка, которые, узнав меня, заявили:

– Нет, нашего корпусного командира мы арестовать не позволим, – и пошли к выходу из вагона.

Растерявшийся жидок пробормотал:

– Ну, на этот раз я вас прощаю, – и тоже побежал к выходу, так как поезд уже тронулся.

Поезда были так согласованы, что приходилось доехать до Харькова и там пересесть в прямой поезд на юг. Ждать между поездами часа два. Сдав чемоданчик носильщику, я направился в буфет 1-го класса, чтобы хоть что-нибудь поесть, но не было возможности сразу добраться до столов.

В это время ко мне протиснулся мой носильщик и доложил:

– Вас узнали ваши старые солдаты, они говорят, что вам тут, среди жидов, не место, просят пожаловать в багажную, там и кресло приготовлено, и будет чай.

Я с радостью прошел за ним и с большим удовольствием просидел с ними два часа, слушал их рассказы на разные злобы дня. Недалеко от нас одиноко стоял носильщик, выделявшийся своей осанкой и интеллигентным выражением лица. Я нагнулся к своему соседу и тихонько спросил:

– Кто этот носильщик?