Станислав Хабаров - С высоты птичьего полета

Продолжалась работа и в ЦУПе, и на борту. Сообщения – «Вести с орбиты» – в тридцать строк пытались уложить выполняемую гигантскую работу. Космонавты готовились к спуску, укладывая результаты исследований и проверяя системы корабля. На борту проходила смена экипажа, потому что с Кретьеном возвратятся Титов и Манаров, а прилетевшие с ним Волков и Крикалев вместе с врачом Поляковым останутся на станции. Проводились съёмки отдельных районов территории Армении, пострадавших от землетрясения. Через несколько дней съёмки будут доставлены на Землю в спускаемом аппарате.

Эти дни мы жили полётом, время от времени обнаруживая в газетах, что у мира свои заботы и увлечения. В эти дни, сообщали газеты, со всей Европы в Суоми съехались «лосятники», среди них Жискар д'Эстен. «Приступил к исполнению служебных обязанностей» первый трансатлантический кабель из стекловолокна. Соединив Европу и Америку стекло-волоконной связью, длиною в семь тысяч километров, он может соперничать только со спутником связи, далеко обставив своего предшественника – кабель из медной проволоки. Кулибин из Братска С. Коломиец, имея четыре класса образования, превзошел достижения всей нашей автомобильной отрасли. Он создал большегрузный тягач-лесовоз, превосходящий зарубежные образцы. Но его разработки, увы, не нашли широкого применения.

Александр Иванович Дунаев – глава Главкосмоса – поделился в газете планами, которые были также далеки от жизни, как и планета Марс: пилотируемый полёт к Марсу может быть осуществлен в 2015–2017 годах. По оценке американских специалистов, создание межпланетного корабля обойдется в 50 миллиардов долларов, мы же считаем, заявил Александр Иванович, что на это потребуется 25–30 миллиардов рублей.

Всё имеет конец. Подошел к завершающей стадии и советскофранцузский полет. Невезучий Титов и здесь, казалось, «повлиял» – была перенесена на виток посадка. Наконец, спускаемый аппарат на Земле. Только теперь можно облегченно вздохнуть: всё позади. Впрочем, невезения Титова имеют фундаментальный характер. В апреле 1983 года «Союз Т-8» с Титовым, Стрекаловым и Серебровым не состыковался с «Салютом-7»; в октябре того же года, когда Титов и Стрекалов ожидали старта, возник пожар, и система аварийного спасения до начала полета катапультировала космонавтов.

С места посадки самолёты обычно везли космонавтов на Байконур, где они восстанавливали здоровье и писали послеполётный отчет. На этот раз было сделано иначе, и через несколько дней я уже пожимал руку Манарову в Звездном городке.

К полету готовы. Слева направо: Ж.-Л. Кретьен, А. Волков, С. Крикалев.

К стартовому столу.

Старт.

На «Союзе» к станции «Мир».

Пришло время увидеть Землю со стороны.

В зале управления полётом.

Глазами художника.

Работа в открытом космосе стала главным этапом этого проекта.

Лицом к лицу с космосом на внешней оболочке станции.

Полёт завершен. Сработали двигатели мягкой посадки.

На память о полёте.

– Так нам разрешили идти в посольство?

– Да, это взял на себя Главкосмос, и Благов согласовывал список.

– Так можно?

– Можно, можно.

– Нет, я ещё все-таки спрошу.

В день посадки каждый из нас получил в конверте красивую картонку, на которой было написано, что посол Франции и его жена приглашают именно тебя в посольство сегодняшним вечером.

В посольстве было очень много народа, и работавшая по проекту «Арагац» группа потерялась среди прочих гостей из Академии наук и бог их знает откуда. В центре зала стояло несколько особенных столов, за которыми сидели гости по списку, в числе их оказался из нас только Благов, как известный из телевидения и газет заместитель руководителя полёта.

Мы сидели порознь: ребята за отдельным столом у ёлки, в углу зала, а я в центре с французами и без переводчика. По краям зала вытягивались столы, на которых были расставлены блюда, и каждый с тарелкой подходил и накладывал всё, что ему заблагорассудится.

Тулуз смеялась и чуточку шалила, словно школьница-отличница, у которой только что закончился трудный учебный год. По левую руку от меня стоял нетронутым прибор Лабарта, а сам он ещё добирался с места посадки. Он все-таки успел и рассказал, что провёл последние сутки на космодроме. Он видел, – да, это невероятно – целых четыре «Бурана».

Подошел и французский врач, вернувшийся с места посадки: «Титов и Манаров чувствуют себя лучше Кретьена, хотя Кретьен тоже хорошо. Они, целый год прожившие в невесомости. Удивительно».

На столе стояли две бутылки белого сухого «шабли» и бутылка красного вина. Нас было за столом девять человек, и еще подходил Симон из-за соседнего стола. У него там не хватило вина, и он взял бутылку отсюда. Спустя время все сняли пиджаки, и я, посидев еще некоторое время, тоже снял. Потом Тулуз написала четким каллиграфическим почерком на память мне несколько фраз. За столом у нас переводчика не было. И мы отправились за соседний стол, где переводчица нам перевела: «Пусть такие шедевры, как «ЭРА», найдут свой дальнейший путь в советско-французском космосе. Жоэль Тулуз». Это было в какой-то мере итогом работы и взаимоотношений, и она шутливо подставила щеку, а я коснулся её губами.

Нас, оказывается, разглядывали. На следующее утро всё комментировалось так, словно не было двух с половиною лет совместных усилий, сложных отношений, конца работы. Словом, как в песне, которую пели в студенческие годы: «А на утро вызвал меня спецотдел: почему, товарищ, вместе с танком не сгорел? А я им обещаю, а я им говорю: в следующей атаке обязательно сгорю…»