Илья Вергасов - Останется с тобою навсегда

Еще одна машина шла на обгон обоза - семитонный "бенц", крытый брезентом. К черту! Эта наша.

- Давай, Лешка!

Сержант Прокопенко со связкой гранат подполз к самой кромке обрыва. Когда машина поравнялась с нами, он швырнул связку. Она угодила под правое переднее колесо и... и не взорвалась. Машина остановилась как вкопанная, из кабины выскочил офицер, молниеносно подхватил связку и швырнул ее на обоз. От взрыва встряхнулось все нагорье.

- Огонь! - крикнул я и двумя очередями из автомата перекрестил кузов.

Стреляли все. Из кузова, изрешеченного пулями, вываливались солдаты и тут же падали под огнем. Но раздалась немецкая команда, и сразу же из-под машины полетели к нам пулеметные очереди.

- По пулемету, по пулемету! - кричал я.

Пулемет умолк. И тут я увидел, как с той стороны на дорогу стремительно скатывались наши. Впереди всех, подобрав сутану, бежал Джурович, за ним Кривошлыков и группа солдат, на ходу стрелявших из винтовок. Внезапно по ним ударили пулеметной очередью... с обоза. Упал Джурович, капитан Кривошлыков распластался на булыжнике.

- По обозу!

Стрельба клокотала над дорогой и на дороге. Загорелась часть обоза. Кто-то кричал нечеловеческим голосом. Прикрывшись заградительным огнем, мы торопливо подобрали убитых и раненых. Наш поспешный отход на север обеспечивала группа автоматчиков сержанта Прокопенко.

Мы несли Кривошлыкова и Джуровича. Лавируя в узком ущелье, зигзагами тянувшемся на север - вел нас Душан, - вышли к лесной поляне. Откуда-то сорвался северный ветер с секущим осенним дождем; тяжелые черные тучи, казалось, упали нам на плечи.

Хоронили убитых. Под столетним дубом солдаты рыли могилу моему земляку Егору Аксеновичу Кривошлыкову.

Те несколько полевых перевязочных пакетов, которые нашлись у нас, те нательные рубахи, которые были располосованы на бинты, не помогали Джуровичу. Изрешеченный пулеметной очередью, он истекал кровью. Я держал все больше тяжелевшую его руку - пульс едва прощупывался, - смотрел на бескровное спокойное лицо. В длинных седеющих волосах, рассыпавшихся на плащ-палатке, запутались какие-то соринки, колючки, комочки земли. Я осторожно их выбирал. Его рука вздрогнула - он открыл глаза. Какое-то время его взгляд блуждал вдалеке, а затем остановился на мне.

- Дорогой Бранко, солдат Джурович, друг Джурович, ты слышишь меня?

- Србске-русско братство... Иедан пут. Иедан споменник{12}...

- Бранко, немачка капут.

Слегка дрогнули уголки его посиневших губ и, резко опустившись, застыли. Широкие крылья носа напряглись для последнего вздоха.

Мы похоронили их вместе - кубанского казака Егора Кривошлыкова и сербского священника из бедного прихода Бранко Джуровича. В нависшие тучи ахнул воинский салют двум солдатам, братьям по оружию.

Подтянулись отставшие, вернулся арьергард Прокопенко. Сержант доложил, что немцы долго обстреливали высоты над дорогой, но в горы подниматься не стали. Я приказал отряду отдыхать.

Меня разбудила негромкая, полная печали и скорби песня Душана. Сидя на сырой земле, поджав по-турецки ноги, слегка покачиваясь, он не то пел, не то вещал что-то на своем родном языке... Вскинув над головой перетруженные руки, воскликул:

"Не треба, не треба грким гласом вичу планине: умро йе Бранко! Не! Не! Ты, друже... Бранко, си у мом срцу..."{13}

Просыпались солдаты и с напряженными лицами слушали старого сербского крестьянина. Он вскочил, ударил ногою о землю, голос его загремел как месть - рушилась языковая преграда. "Гром принесет тебе смерть, смердливый шваб! Чистые воды, как змеи, уползут из чрева твоей поганой земли. Смерть фашисту! Слава, слава тебе, Бранко!.."

Душан привел нас к развалинам винодельни и распрощался. Измотанные, мы заняли подвал. В ночи слышали пальбу совсем близко от нас.

37

Сегодня до странности тихое утро. Покинув подвал, мы вышли на поляну и сразу же услышали дорогу. Чья она? Кто на ней? Не знаю почему, но я уверенно крикнул:

- Наши!

От дороги отделяла нас только полоска леса. Услышал сердитый бас:

- Ты что, халява, заснул, что ли?..

- Свои, свои!..

Мы все, как один, рванулись вперед.

Село, куда нас привел сопровождающий сержант, было небольшим, с домами, разбросанными по ложбине. У каменного сарая мы сложили оружие, разлеглись. Сержант спросил у меня:

- Как точнее доложить начальству?

- Доложи, что группа бойцов под командованием подполковника Тимакова вышла из вражеского тыла, куда попала в районе Свилайнаца. Запомнил?

- Так точно.

Пригрело солнышко, мы, подремывая, ждали долго и терпеливо.

Из-за бугра выскочил зеленый "виллис" - и прямиком к нам. Мы поднялись, отряхиваясь. В машине рядом с шофером сидел полковник с усиками под горбатым носом, стоячий ворот кителя туго сдавливал кирпичную шею. Не сходя с машины кивнул на нас, спросил:

- Эти, что ли?

- Так точно! - ответил сержант, тоже сидевший в машине.

Полковник посмотрел на меня:

- Ты будешь Тимаков? Садись в машину.

Я уселся за его спиной, рядом с сержантом. Полковник обернулся к нему:

- Слезай и всю эту компанию, - показал на жмущяхся друг к другу моих солдат, - в запасный полк. Понял?

Высокая спина полковника маячила перед моими глазами. Он курил. Не поворачиваясь, через плечо, протянул мне коробку "Казбека", а затем зажигалку. Я взял пять штук в запас, закурил шестую, коробку и зажигалку с благодарностью вернул.

Ехали быстро, мелькали села, тополя, платановые аллеи, придорожные колодцы, арбы с кукурузой. Молчание убаюкивало - я задремал. Не знаю, надолго ли, - почувствовав, что машина резко сбавила скорость, открыл глаза. Мы ехали по широкой улице городка. "Виллис" юркнул в переулок и носом ткнулся в глухие ворота, у которых замер автоматчик. Ворота распахнулись, и мы вкатились на мощеный двор с древним ореховым деревом, захватившим над ним полнеба.

Меня не охраняли. Я мог гулять, ходить в офицерскую столовую, говорить с кем угодно. Но вот какая штука - не с кем было. Я встречал майоров, подполковников в хорошо сшитых кителях, на которых ярко блестели ордена Красной Звезды, изредка Отечественной войны второй степени. Офицеры вежливо приветствовали друг друга, останавливались, говорили, смеялись... Здесь никто никуда не спешил, все ходили с папками, знали, наверное, друг друга с сотворения мира и ничему не удивлялись. На меня никто не обращал внимания...

Десять суток одиночества. Я много спал, сытно ел, курил и снова спал. Отоспался за всю войну.

Еще одно утро - появился капитан с красной повязкой на рукаве:

- Вас требует полковник Нариманидзе.

Меня ввели в просторную комнату с широким столом, стульями, расставленными вдоль стен. Я увидел полковника, приезжавшего за мной и угощавшего меня "Казбеком". Он сидел, положив волосатые руки на стол. Кивком головы ответив на мое приветствие, спросил: