Николай Черкашин - Авантюры открытого моря

Вскакиваю в такси и мчусь на Васильевский остров, как будто с помощью четырех колес можно обогнать время… Старый доходный дом с лепной осоавиахимовской эмблемой над упраздненным парадным входом. На этажи вела «черная» лестница. Воистину это была черная лестница.

— Опоздали вы годом, — встретила меня вздохом сожаления пожилая женщина, — умер он… в прошлую пасху… Поехал за тортом и… прямо в трамвае.

— Вы жена Василия Михайловича?

— И жена померла… Мы-то уж новые жильцы.

— Бумаги какие-нибудь остались? Документы, фотографии, письма?

— Да были бумаги. Во двор все выбросили… Жена Грязнова тихо померла, никто не слышал. Она тут с неделю пролежала… запах пошел. Ну и выбросили все перед ремонтом.

Я спустился в каменный колодец двора, раскаленный июльским солнцем. Из распахнутых окон выплескивались шумы большого дома: надрывались младенцы, орали магнитофоны, грохотала пальба с телевизионных экранов, на шестой этаж звали Витьку-паршивца, и сыпались с какого-то подоконника «миллион, миллион алых роз»…

Дом жил своей жизнью, и не было ему никакого дела до старого боцмана, игравшего со смертью в глубинах Балтики и Тихого океана… Через этот двор-колодец протекала Лета — река забвения, и мне вдруг стало до боли жаль лысоватого человека в старом флотском кителе, канувшего в ее мертвую воду почти бесследно…

Вместе с ним исчезли в ее черных омутах и все его потаенные суда, умевшие счастливо всплывать, но только не из глубин реки забвения; исчезли и его «годки»-товарищи, и те фотографии, где они запечатлены рука об руку с ним, боцманом «Леопарда» и подводной лодки № 3, сгинула и общая тетрадь, которой Грязнов поверял свои воспоминания…

Дом № 73 украшала лепная осоавиахимовская эмблема с девизом «Крепи оборону Родины!», и мне захотелось, чтобы рядом была выбита надпись:…как крепил ее военный моряк Василий Грязнов, живший в этом доме».

Итак, в свое звездное океанское плавание Ризнич отправился с берегов Дуная. Наверное, черноморские штабисты, которые подбирали командира на «Святой Георгий», понимали, что подводник, совершивший самый дальний свой лодочный переход одиннадцать лет назад по прибрежному маршруту Либава — Кронштадт и волею судеб всю войну проторчавший у причальных стенок Пярну и Рени, не слишком удачная кандидатура для столь рискового дела, как перегон подлодки-малютки из Средиземного моря в Белое. Но кандидатуру Ризнича выдвигал не кто иной, как командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак. И выдвижение это надо понимать как запоздалую, но все-таки месть — тонкую, хорошо продуманную: «Кажется, вы, господин Ризнич, так рьяно отстаивали мореходность подводных аппаратов? Так вот вам шанс отличиться…» Шанс был не столько отличиться, сколько сгинуть в коварном Бискае или угодить под торпеду германского подводного рейдера… Ризнич после многих лет вынужденного бездействия принял этот вызов. Он верил в себя, верил в стойкость и храбрость русского матроса.

«Найти себе команду дружную и которой можно вполне довериться, — писал Ризнич, — не так трудно, если принять во внимание громадный контингент желающих плавать на подводных судах».

Именно такую — дружную — команду и подобрал Ризнич.

Одно время ходила такая легенда, будто экипаж «Святого Георгия» сплошь состоял из младших офицеров, переодетых в матросское платье. Но это не более чем легенда. Все пятнадцать человек команды были матросами и унтер-офицерами, добровольно вызвавшимися идти в опасное плавание. Офицерские же погоны носили, кроме Ризнича лишь двое: штурман лейтенант А.Э. Ропп и подпоручик по адмиралтейству М.А. Мычелкин. Оба бывалые моряки, прошедшие в буквальном смысле огонь и воду…

Александра Эдуардовича Роппа Ризнич пригласил из «клуба самоубийц», как тогда называли дивизию, траления Балтийского моря. Лейтенант Ропп командовал в ней одним из тральщиков, служил на крейсере «Аскольд», отличившемся при штурме дарданелльских фортов.

Еще раньше — в 1908 году — мичман Ропп вместе с другими моряками линейного корабля «Слава» и всей гардемаринской эскадры участвовал в спасении жителей Мессины, разрушенной мощным землетрясением. На мундире его рядом с орденом Станислава поблескивала серебряная итальянская медаль…

Вахтенный начальник подпоручик по адмиралтейству Михаил Алексеевич Мычелкин прошел все ступени флотской службы: матрос, кондуктор, офицер. Немало морей избороздил он на своем веку. Чудом уцелел на торпедированном в Пенанге крейсере «Жемчуг».

Проблема сплоченности экипажа, психология взаимоотношений командира подводной лодки и членов команды волновали Ризнича не меньше, чем техническая сторона подводного плавания. «Что лучше, — задавался он вопросом, — будет ли командир отделен от команды и управлять лодкой отдельно или команда будет иметь возможность все время следить за командиром? Мне кажется, что где бы то ни было и что бы ни делалось, но если от действий другого зависит наше благосостояние, а тем более жизнь, то удивительно хочется быть в курсе дела и кажется очень тяжелым не иметь возможности следить за всеми действиями лица, в руках которого находится наша жизнь».

Команде «Святого Георгия» повезло: у нее был не просто отважный командир, но командир-психолог…

Командир был назначен, подобран экипаж, а вопрос о передаче лодки России все еще висел в воздухе. Истощенная затянувшейся войной царская казна не могла выплатить заводу те миллионы, которые оговаривались в контракте. Союзники-англичане обещали кредит, но не очень торопились.

Тем временем, ничего не зная о закулисной борьбе дипломатов и финансистов, в Специю для приемки подводной лодки прибывает русский экипаж во главе со старшим лейтенантом Ризничем.

Итальянские власти встретили моряков настороженно. Только что за революционные выступления им пришлось удалить из Специи экипаж ремонтирующегося русского парохода «Млада».

Морской министр приказал назвать подлодку Ф-1, однако подводники запротестовали. Морской агент Врангель доносил в генмор: «Нашей подводной лодке заводом перед спуском было дано имя «Святой Георгий». Командиру и команде весьма желательно было бы, если возможно, оставить название, тем более что данное ей — Ф-1 — по-немецки означает «скот», «скотина»…»

Просьбу уважили.

19 апреля Лондон, наконец, раскошелился и перевел заводу «Фиат» обещанный России кредит — 2 251 628 лир.

Путь в Россию был открыт.

В сентябре 1916 года германское командование направило в Северный Ледовитый океан флотилию подводных лодок. Восемь субмарин развернули самый настоящий террор: за десять дней они пустили ко дну четырнадцать русских и союзных транспортов.