Михаил Дубинский - Женщина в жизни великих и знаменитых людей

Поэтические наклонности Гейне пробудились еще тогда, когда ему было десять лет, и этим он исключительно обязан сестре. Она воспитывалась в одном монастыре, то есть ходила туда учиться. Школой заведовали монахини, но в ней преподавали лучшие учителя города (дело происходило в Дюссельдорфе). Однажды учитель Б. рассказал своим ученицам историю, которую они должны были изложить своими словами дома. Долго билась девочка, но не могла вспомнить содержание рассказа.

— Что случилось? — спросил ее брат, увидев сестру со слезами на глазах.

Сестра рассказала.

— Успокойся, — ответил Генрих. — Вспомни только, о чем шла речь, а уж остальное предоставь мне.

Через час он принес сестре тетрадь. Счастливая Шарлотта тотчас положила ее в свою корзинку, даже не взглянув на исписанные страницы, и на следующий день торжественно понесла в школу. Через несколько дней, когда учитель вернулся с тетрадями учениц, Шарлотта сияла от радости, уверенная, что ее похвалят. Но учитель не только не похвалил, но строго спросил:

— Кто это писал?

— Я! — без запинки ответила Лотта.

— Никаких выговоров или упреков я не сделаю, скажи только, кто писал, — продолжал учитель.

Волей-неволей пришлось назвать автора. При этой сцене присутствовали два других учителя, и Б. прочитал им работу. Это была необыкновенная история с привидениями, написанная такими мрачными красками, что девочка, услыхав, каково ее «сочинение», начала плакать от страха. Ее примеру последовали другие ученицы. Учитель Б. посетил после этого мать Гейне и поздравил ее с талантливым сыном, который так легко написал превосходную вещь. Позвали мальчика, но он остался равнодушен к похвалам, считая свою работу простым делом. Учитель хотел оставить у себя рукопись, но ему дали копию. Эта рукопись тщательно сохранялась матерью и сестрой Гейне, но сгорела во время пожара. Мать потом со слезами на глазах рассказывала об этом случае, говоря, что ей не жаль бриллиантов, жемчуга, старинных кружев, серебра и других драгоценностей, погибших в огне, но жаль рукописи сына.

Слава Гейне бросала свет также и на его сестру. Однажды, после появления «Путевых картин» (в 1826 г.), Шарлотта предприняла путешествие по Германии, и дочь ее с гордостью рассказывает, как везде и повсюду ей приходилось слышать разговоры о книге Гейне. У Шарлотты было рекомендательное письмо к министру финансов К. во Франкфурте-на-Майне, который принял ее с большим почетом и представил семье Ротшильда в качестве «сестры Гейне». Одних этих двух слов было достаточно, чтобы Шарлотту встречали везде радушно. Она сразу же сделалась душой общества. В ее честь был даже дан большой обед, причем гостям ее представили опять-таки в качестве «сестры Гейне» без упоминания ее настоящего имени. На следующий день собралось большое общество у Ротшильда. Шарлотта несколько опоздала, так как ее задержали в другом месте, и когда она явилась, слуги поспешно бросились к ней навстречу, один снял мантилью, другой — капот, а третий, не спрашивая ее имени, широко раскрыл дверь в зал и громовым голосом произнес: «Сестра Гейне!»

Дружный взрыв хохота был ответом на эти слова. Можно себе представить неловкое положение Ротшильда. Шарлотта нашлась: она начала смеяться вместе с гостями, и все сошло как нельзя лучше.

Впоследствии, когда Гейне медленно умирал на своей постели в Париже, Шарлотта не раз услаждала своим присутствием горькие минуты его восьмилетней агонии.

Таковы были отношения Гейне к матери и сестре, отношения, находившиеся, как сказано, в полном противоречии с его язвительным умом, для которого, казалось, не было ничего, что нельзя было бы осмеять и отвергнуть. Такое же противоречие бросается в глаза и при обзоре его сердечных влечений, начавшихся, как у всех вообще поэтов, еще в раннем возрасте. Так, уже первая любовь, о которой он до последних дней сохранил самое светлое воспоминание, внесла только горе в сердце поэта, всегда открытое для радостей жизни. Кто была «маленькая Вероника», о которой Гейне с такой нежностью вспоминает в своих произведениях, осталось тайной до сих пор. Известно только, что она, не расцветши, отцвела в утре пасмурных дней. Он увековечил ее память в «Путевых картинах» и других сочинениях. «Вы вряд ли сумеете себе представить, — писал он, — как красиво выглядела маленькая Вероника в маленьком гробу. Стоявшие кругом зажженные свечи бросали мерцание на бледное улыбавшееся личико, на розы из красного шелка и шумевшую золотую мишуру, которыми были убраны головка и белый маленький саван. Благочестивая Урсула повела меня вечером в тихую комнату, и когда я увидел на столе маленький труп со свечами и цветами, мне сначала показалось, что это красивый образ из воска; но я сейчас же узнал милое личико и со смехом сказал: „Почему маленькая Вероника так тиха?“, а Урсула ответила: „Такой делает смерть…“ Как только благочестивая Урсула сказала: „Такой делает смерть“, я начал ходить взад и вперед один с серьезным лицом по большой картинной галерее. Картины мне уже не нравились так, как раньше. Мне казалось, что они как будто побледнели».

Смерть любимой девушки произвела глубокое впечатление на поэта, только вступавшего в юношеский возраст. Когда появилась его книга «Le Grand» (1827 г.), уже десять лет протекло со дня печального события, а душа его все еще окутывалась меланхолическим настроением при воспоминании о «маленькой Веронике», и напрасно старался он заглушить эту «зубную боль в сердце» суровой иронией над самим собой. «Горе, как червь, грызло мое сердце, — писал он позднее. — Я принес это горе с собой на свет Божий. Оно лежало вместе со мною в колыбели, и когда мать меня качала, она качала также и его, и когда она меня убаюкивала, оно засыпало вместе со мной и просыпалось, как только я открывал глаза. Когда я подрос, подросло также и горе и сделалось, наконец, совсем большим и разорвало мое… Но будем говорить о других вещах, о венчальном венке, маскарадах, о веселье и свадебных радостях — тра-ля-ля-ля, тра-ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля».

Уже стоя одной ногой в могиле, Гейне не раз вспоминал поэтический образ девушки, явившейся перед его очарованными глазами на заре юности, когда страсти еще спали, но сердце уже начинало требовать любви и ласки. Так, по словам Каролины Жобер, подруги Гейне, издавшей впоследствии свои воспоминания, великий поэт сказал ей однажды: «Когда мы взошли на гору, ребенок играл цветком, который держал в руках. Это была ветка резеды. Вдруг она поднесла его к губам и передала мне. Когда я через год приехал на каникулы, маленькая Вероника была уже мертва. И с тех пор, несмотря на все колебания моего сердца, воспоминание о ней во мне живо. Почему? Как? Не странно ли это, не таинственно ли? Вспоминая по временам об этом происшествии, я испытываю горькое чувство, как при воспоминании о большом несчастье».