Вера Корсунская - Рассказы о Чарлзе Дарвине

Миссис Дарвин прочитала целую главу, начала вторую: её тонкие пальцы перевёртывали страницу за страницей. Книга оказалась интересной, с героями происходили удивительные приключения. А перед Дарвином вставали другие картины, картины его юности… Кембридж… его наставник, мистер Шоу, с которым он часто бывал на скачках в Ньюмаркете, этом городе лошадей, где самое красивое здание отведено под жокей-клуб.

Ещё тогда, студентом, он узнал, что жеребёнок от самых лучших родителей обязательно проходит школу. Сначала молодую лошадь учат мелкому галопу, потом быстрому бегу. Кормят лошадь соразмерно с её работой. За каждой лошадью смотрит отдельный конюх. Ежедневно он чистит её, делает массаж, растирает губками, покрывает то полотняным, то суконным покрывалом.

А в результате — какие чудные лошади! Вот летят они, прославленные английские скакуны. Мускулы у них крепки, как сталь, тело стройное.

Скаковых лошадей в Англии очень любят и уже давно занимаются их разведением. Из поколения в поколение они становились всё лучше и лучше и даже превзошли своих предков — арабскую и турецкую лошадь: стали выше, длиннее, легче и в то же время сильнее. Да, вот что значит отбор.

Это и надо будет основательно подчеркнуть!

— Что ты сказал, дорогой? — спросила удивлённая жена.

— Прости, пожалуйста, это я так, не придавай значения, — виновато улыбнулся Дарвин. Она чуть заметно вздохнула: его ум никогда не перестаёт работать. Вообще он слишком много трудится!

— Ни о чём больше не думаю, только слушаю, только слушаю, моя дорогая Эмма!

— Да, всё это мои друзья, друзья естественного отбора, — сказал Дарвин, показав широким жестом на самые разнообразные предметы, лежавшие у него в кабинете на столе и на полке камина.

Чего только здесь не было! Сухие плоды и семена, гербарии, тарелки с илом, в которых под стеклянными колпаками зеленели проростки. В маленькие бутылочки с солёной водой опущены мешочки с семенами разных растений. Скелеты голубей, кроликов, домашней и дикой утки. В небольшом стеклянном цилиндре свились в клубок дождевые черви, а в баночке рядом к стенкам прилипли моллюски. В папках хранились выписки из книг, таблички с записями опытов и наблюдений.

— Сделано ещё очень мало, — вздохнул он, обращаясь к Лайелю. — Когда-то вы дали мне добрый совет: опубликовать в печати краткий очерк с изложением моих взглядов. Но, видите ли, каждое утверждение потребовало целого полчища фактов, пришлось писать со всей возможной полнотой.

Лайель долго молчал, задумчиво глядя в окно.

— Дорогой Дарвин. Вы знаете, чем был вызван мой совет? Вы собираете материалы около двадцати лет. Ведь ещё в сорок четвёртом году у вас был написан краткий очерк о происхождении видов. С тех пор многое прибавилось, не правда ли? Так чего же ждать? Пусть будет сначала напечатана статья, а тем временем вы подготовите большой труд, — убеждал Лайель.

— От всей души благодарю вас за сочувствие. Действительно, ещё много лет назад я узнал, как происходит приспособление живых существ к среде. С тех пор я непрестанно думал об этом, но, вероятно, каждое положение должно быть подтверждено огромным количеством фактов, доказательств. Вот почему я начал писать труд, в котором хочу дать полное изложение моей теории. Попутно же приходится ещё и ещё выпытывать у природы её тайны, а с ней можно говорить, как вы знаете, только на языке опытов и наблюдений. Значит, нужно время и время.

— И как успешно подвигается ваш труд? — опять заговорил Лайель, после паузы. Доводы Дарвина ему казались убедительными. И если он советовал спешить с выступлением в печати, то лишь из опасения, что кто-то опередит его друга.

— Да у меня уже больше половины написано. Ещё несколько лет, и книга будет готова.

Проводив гостя, Дарвин пошёл прогуляться по своей любимой дорожке.

Весна вступила в свои права. Снег давно стаял. По-весеннему щебетали птицы, пахло молодыми листьями. С деревьев летели лёгкие пушинки. Всюду из земли пробивалась свежая зелень.

«Природа нам представляется ликующей, но мы не видим или забываем, что птицы, которые беззаботно распевают вокруг нас, по большей части питаются насекомыми, значит, постоянно истребляют другие живые организмы. А за птицами или их яйцами охотятся хищные птицы и звери…»

Дарвин часто думал об этом.

Все верующие люди считают, что растения, животные и сам человек созданы богом, и вся природа славит своего творца. Нет, не находит ученый в природе этой красоты и согласия, наоборот, он видит всюду битву за жизнь. Яйца, семена, проростки, молодь, взрослые организмы постоянно истребляются другими живыми существами. Как-то он сосчитал, сколько взошло растений на маленьком клочке земли в три фута длиной и два шириной: их оказалось 357. Насекомые и слизни уничтожили из них 295.

Кто не знает, как много желудей даёт дуб! А прорастает-то ничтожная доля: мыши, белки, птицы поедают их в огромном количестве. Чуть выглянут молодые проростки дуба, как начинают сами глушить друг друга. Сколько их при этом гибнет! Всех опасностей для молодого нежного растения не перечесть! Случаются заморозки, трава может заглушить… Поднимется дубок повыше — нападут гусеницы, да и бури не пролетают бесследно над его зелёной головой.

Только самые сильные, самые крепкие устоят в этой жестокой борьбе с подобными себе, с другими организмами, со стихией. Иногда борьба со стихией оказывается самой главной в жизни организма.

Дарвин вспомнил открытые площадки в горах Южной Америки, где росли только мелкие приземистые деревья и кустарники. Кажется, что судорога свела их ветви, до того они были искривлены, и не потому что их теснили другие растения. Климат, ветры — вот в чём причина.

Когда-то он взобрался на чёрные скалы острова св. Елены. На скале было спокойно и безветренно, он вытянул руку за край её и неожиданно ощутил буйный ветер. Понятно, что деревцо, растущее на такой скале, будет искривляться.

Вспомнилось и то, что на островах, открытых ветрам со всех сторон, встречались только низкорослые растения. Там было много стелющихся растений, образующих дерновые подушки… Всюду жизнь, и всюду борьба за жизнь!

…«Надо продолжать писать со всей возможной полнотой», — повторил Дарвин слова, сказанные им Лайелю в кабинете.

Когда он вошёл в гостиную, миссис Дарвин играла на фортепьяно.

— Продолжай, продолжай, мой друг! — С этими словами он сел в широкое удобное кресло у камина. И, как всегда под её игру, на него сошло спокойствие. Не то, чтобы он перестал размышлять. Нет, он продолжал думать, но мысли не беспокоили, не тревожили, а текли плавно и размеренно.