Николай Муравьев-Карсский - Собственные записки. 1811–1816

Колонна наша состояла из следующих войск. Кавалерийский корпус, состоявший из 1-й кирасирской дивизии, и легкая гвардейская кавалерийская дивизия, шли впереди; из чинов квартирмейстерской части находились при кавалерии подполковник Иван Иванович Шиц, я и поручик Михайло Петрович Окунев. В двух переходах за конницей шел гренадерский корпус, при котором находились подполковник Григорий Тимофеевич Иванов, штабс-капитан Глазов и поручик Николай Евгеньевич Лукаш. Шиц, я и Окунев, мы постоянно ехали только днем впереди колонны, заготовляя дислокации.

Не могу жаловаться на скуку во время этого похода, но я гораздо приятнее провел бы время, если б имел лучших товарищей. Оба они, в сущности, не были дурные люди, но Шиц был вечно пьян, а Окунев иногда, оба довольно глупы и без образования, так что разговор их не мог быть приятен для меня. Впрочем, мы жили согласно во все время похода. Шиц был довольно бестолков и не умел сделать порядочной дислокации; при том же он другого языка, кроме русского, не знал. Когда он бывал пьян, то ускакивал один вперед в следующий город, где словами оскорблял добрых немцев в ратуше, и кончалось тем, что ему отводили хорошую квартиру, где он высыпался. Вставши от сна, он непременно влюблялся в дочь своей хозяйки или в самую хозяйку, когда дочери не было, волочился за нею, опять напивался и всех задирал, чтобы иметь повод заступиться за честь хозяйки, что нам дало несколько раз случай посмеяться над ним. Окунев был также «господин любкин»: он влюблялся в каждом городе, но не в хозяйку свою, а в ту, коей окна были напротив его, просиживал целыми днями у окошка, вздыхая, и от этого отставал иногда на два перехода от нас, чтобы перемигиваться с соседкой, и, не достигнув цели, напивался; потом, нагнав нас, хвастался успехом, вопреки показаний денщика его, не скрывавшего поведения своего барина. С такими чудаками случай свел меня, чтобы пропутешествовать с ними верхами по всей Германии. Дело у нас в один час кончалось, остальное время мы были праздны. Мы ехали впереди и следственно никому не были подчинены. С нами находился еще Викентий Григорьевич Палевич, пьяный провиантский комиссионер, и один кирасирский офицер, для содержания порядка между квартирьерами.

Первый переход наш был до селения Кле (Clayes), где надлежало Шицу давно уже находиться. Я прибыл с квартирьерами своей дивизии вечером и не нашел никого, кроме Окунева, которому поручено было от Шица сделать дислокацию. Он суетился, потел и не умел ничего сделать, однако кое-как роздал билеты квартирьерам, и мы разошлись по своим квартирам. На другой день поутру мне пришли сказать, что подполковник прибыл. Я явился к нему и нашел его крепко подгулявшим, в объятиях Окунева, и обоих в горьких слезах. Окунев отвел меня в сторону и сказал, что я сему не должен удивляться, потому что Шиц влюбился в Париже в одну девушку.

– Она против него жила, – продолжал Окунев, – и все время его пребывания в Париже они любили друг друга, как только страстные любовники могли любить друг друга, без совместия чувственных наслаждений. Когда настал час горькой разлуки и Шиц садился на лошадь, девица остановила его и упала, говоря, что она умрет, если он ее оставит. Но Шиц ускакал к нам, с намерением возвратиться в Париж, чтобы увезти свою красавицу и на ней жениться. Употребляю теперь все усилия свои, чтобы удержать его от сего. Не удивляйтесь, Муравьев, если он теперь пьян, потому что он с горя дорогой выпил.

Едва не расхохотался я, услышав сей рассказ, от которого Окунев сам взгрустнул, и мне оставалось только сожалеть о том, что не был свидетелем столь забавных происшествий нарезавшегося Шица. Однако Шиц остался грустить с Окуневым в Кле, а меня послал на второй переход в город Мо (Meaux), чтобы заготовить дислокацию. Он сам приехал ко мне вечером, опять пьяный, перепутал все, что я сделал, и нашумел в своей квартире.

Во все время похода до своей границы у нас было много беглых во всех полках. Люди уходили, иные с лошадьми и с амуницией. Зная трудное положение нашего солдата в России, это бы и не странно казалось, но удивительно то, что в числе беглых были старые унтер-офицеры, имеющие кресты и медали. Побегов всего более оказывалось в пехоте. Вообще в этом походе от Парижа до своей границы мы лишились около 6000 беглыми, из которых впоследствии многих возвратили нам союзные державы.

Мы шли через Шато-Тьери в Эперне, где дневали. Мне досталась квартира в большом доме, где хозяйка была умная и любезная женщина и содержала погреб со славными винами. Понравилось мне ее шампанское вино, коим я порядочно попользовался. Мы продолжали поход через Шалон, Бар-ле-Дюк, Туль, Нанси, Сарбург и Саверн. Мы переправились через Рейн близ крепости Пор-Луи (Port-Louis). Страсбург оставался в правой стороне и был издали виден. Некоторые из офицеров нашей колонны ездили в Страсбург, но я не мог сего сделать, потому что был занят должностью. Мы пришли в Вюрцбург через Брухзаль и Мюльбах. Из Брухзаля я послал письмо к Маритону в Париж и получил ответ уже в Петербурге. В Вюрцбурге я виделся с моим родственником Сергеем Муравьевым-Апостолом, который тогда служил в егерском баталионе великой княгини Екатерины Павловны.

Шиц познакомил меня тоже с одним понтонным майором Арцыбашевым, который был под судом за сожжение мостов под Фридландом в 1807 году. Арцыбашев был развратного поведения; он подпил с Шицом и, узнав, что я Муравьев, спросил меня, не знаю ли я полковника Муравьева, который служит начальником Главного штаба в корпусе графа Толстого, говоря, что он с ним недавно под Гамбургом виделся.

Мы пришли в Йену через Шлейсинген. Я удивлялся, увидев в Йене молодых людей, носивших шляпу под мышкой, когда они по улице ходили, и надевавших ее на голову, когда входили в комнату. То были студенты, народ известный в Германии своими странностями. В Йене я познакомился со Спечинским, майором Белорусского гусарского полка, переведенным в сей полк из Лейб-уланского. Красавец собой и лихой офицер, но большой повеса.

В Йене располагали показать войска великой княгине Марии Павловне, которая находилась в Веймаре, но местоположение около города не позволяло расстановить войска в желаемом порядке, и для того надобно было выбрать другое. Я был на сей предмет послан Чаликовым вперед и нашел довольно пространное поле, верстах в семи от Йены, но место сие было возвышено, и подъем на оное был с одной стороны неудобен для движения артиллерии: дабы объехать сие место, надобно было сделать две версты с лишком. Возвратившись в Йену, я донес о найденном мною Чаликову, и в присутствии всех полковых командиров, которые обедали в тот день у конно-артиллериста Бистрома, я предложил Чаликову приказать артиллерии идти в объезд; но Дмитрий С…ин, который ею командовал, вступился в разговор и, подойдя ко мне, довольно смело требовал у меня ответа, каким я образом осмеливаюсь распоряжаться вверенными ему ротами. Я ему отвечал, что долг мой требовал того, чтобы я донес о сем генералу и что воля его превосходительства будет приказать артиллерии идти по прямой дороге, где ящик легко мог с горы свалиться.