Андрей Раевский - Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов

В продолжение сего дня в нескольких верстах от нас слышна была сильная канонада. Не могу выразить различных чувств, волновавших душу мою. Товарищи мои разговорились о России, вспомнили радость прошедшего, воображали сладость возвращения… Увы! Кто поручится, думал я, что завтра опять будем мы вместе, что одна гибельная секунда не разрушит все эти приятные мечты? К вечеру выстрелы стали реже и наконец совсем прекратились. Мы узнали, что действие происходило между французскими передовыми войсками и авангардом нашим под начальством генерал-лейтенанта Маркова. Сражение сие не имело важных следствий. На другой день получили мы повеление идти вперед. Вскоре увидели Петерсвальд , огромное селение почти на самой границе Богемии. Бедствия жителей неизобразимы. В пространном, прежде многолюдном Петерсвальде нашли мы только трех или четырех обывателей, и те походили более на привидения, нежели на человеков. Дома превратились в могилы. Все дворы, даже комнаты завалены были трупами убитых. Зрелище равно ужасное для сердца, для глаз и обоняния! Невозможно было не содрогнуться, смотря на печальные эти предметы, напоминающие бренность и слабость смертного. В сей груде обезображенных, смрадных оставов, сколько есть нежных супругов, отцов, братьев, которые составляли счастье и гордость семей своих! Сколько дарований, ума, достоинств уничтожено несколькими золотниками свинца. Мир и веселье душам вашим, храбрые воины, положившие живот за Отечество! К прискорбию, не раз был я свидетелем, с каким презрением богатые глупцы, от которых зависело счастье воина, ранами и болезнями удрученного, бросали ему рубль и хвалились своей щедростью!.. Французский язык, шарканье и бесстыдство вводят людей в гостиную барь наших; герой, посвятивший дни свои Отечеству, не имеющий ни средств, ни времени научиться ловкости и мудрости от французских поваров и прачек (которые, под скромным именем гувернеров и гувернанток, превращают честных русских в иностранных попугаев), не умеющий шаркать, едва в силах будучи двигаться на костылях своих и признающий истинным достоинством человека только месть и любовь к родине – остается всегда в прихожей, и самые тунеядцы-слуги, облитые в золото, подражая тону господ своих, не удостаивают его драгоценного и часто весьма значительного взгляда. – Не наше дело, говорят сребром, но не чувствами, богатые, бесполезно жертвовать жизнью. Согласен, что не должно и невозможно идти всем в службу военную, но всякое наказание мало для людей, презирающих защитников Отечества!

В самой цветущей, богатой области Европы взор мой встречает смерть и разрушение, великолепные красоты природы носят печать ужаса и злодеяния, везде смерть, грабежи и пожары! Итак, вот Саксония, отечество Витикинда, думал я, страна, которую с младенчества привык я почитать обителью счастья и просвещения, страна, куда стекались некогда иноземцы удивляться мудрости правителя и благоденствию подданных, где на малом пространстве рассеяны плодоносные поля Италии, грозные, величественные утесы Швейцарии, обильные виноградники полуденной Франции. Где же эти красоты и богатства? Кровь наводнила нивы, рука всеистребляющей брани опустошила сады, пламень разрушила села и замки! Жители, полумертвые от голода и боязни, скитаются, подобно пришлецам, заблудшим в диких, неизвестных пустынях.

Почти нигде не встречали мы жителей, поля покрыты трупами, большая часть сел превращены в пепел! Ночью приблизились мы к Бергшлюбелю , прекрасному городку в нескольких милях от Дрездена. Положение места прекрасно. Между тесными ущельями гор лежит довольно пространная долина, огражденная со всех сторон лесом. На сей долине красиво и удобно расположены чистые, довольно огромные улицы и дома. В середине струится ручей, который, прокрадываясь из мрачной густоты леса, пробегает весь город, приводит в движение небольшую мельницу и снова скрывается в утесах. Здесь находятся также источники минеральных вод, которыми пользовался некогда Геснер. Весьма любопытно было посмотреть жилище и место прогулки бессмертного сего писателя, но настоящее занимало нас более, нежели прошедшее. Усталость заставила забыть и Геснера, и его творения – пук соломы казался в то время дороже груды самых занимательнейших книг. С рассветом мы были уже на высотах, окружающих Бергшлюбель. Скоро потеряли из виду краснеющие кровли домов [7]и увидели перед собой древний, великолепный замок Цегист. Гром орудий ближе и ближе подвигался к слуху нашему. Сходно с данным предписанием, остановясь в Цегисте, ожидали мы повеления идти в самое дело. Офицер, оставленный для охранения замка, разделил с нами все, что в настоящих обстоятельствах достать было можно. Не видавшим несколько дней ничего кроме хлеба, завтрак показался нам чудесным, великолепным. В сараях сего замка нашли мы пять человек французов, совершенно нагих, мокрой соломой едва покрытых. Вероятно, что они отстали от армии во время марша и изнемогли от голода и осенней погоды. Все попечения доброго нашего доктора возвратить им силы были тщетны. Только по некоторым несвязным словам мы узнали, что они французы. В продолжение нескольких минут все они, один за другим, испустили дыхание. Ужасно смотреть на унижение человечества! И тем чувствительнее страдание сердца, что, не в силах будучи подать помощи, ограничиваешься одним бесплодным сожалением.

Скоро получено было повеление следовать далее; в Доне, чистом, веселом городке, нашли мы несколько батальонов резервной гвардии короля прусского. Дружески приветствовали нас храбрые союзники и угостили чем Бог послал. С часу на час ожидали прибытия короля, но он нашел полки наши уже под стенами Дрездена, милостиво разговаривал с генералами и некоторыми полковыми командирами, хвалил мужественный вид воинов и благородное усердие офицеров. Под слишком скромной одеждой он видел дух и чувства русских. Селение Шахвиц , в коем мы остановились, принадлежит князю Путятину, который, женясь в Саксонии, поселился в окрестностях Дрездена. Не знаю, где находился он в это время, но при возвращении много перемен найдет в великолепном своем замке. Вся мебель разломана, зеркала и большая часть стекол разбиты, даже почти все печи разрушены: неистовые французы оказывали ярость даже над предметами неодушевленными. В прошедшую ночь выступили они из сего селения, предавая все огню и мечу. Таким образом поступают они с союзниками! Здесь снова нашли мы в конюшне, где стояли наши лошади, умирающего француза, все пособия врачебной науки были напрасны: через несколько часов он умер. Продовольствие со дня на день делается труднее, – лошади питаются одной соломой, и мы считаем за редкость кусок хлеба. Обыватели здешние не менее достойны жалости. Все, даже и картофель истреблен многочисленными армиями, в этих местах действовавшими. Не знаю, чем будут они питаться в зиму.