Лев Шаховской - С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

Генерал Гурко между тем подскакал к выдавшемуся среди поляны высокому кургану, слез с лошади, быстро взбежал на курган и стал наблюдать в бинокль за видневшимся неприятелем. На расстоянии полутора верст от кургана в прямом направлении неприятель хорошо был виден простым глазом. Он занимал великолепную позицию в лесу, проходившему перпендикулярно шоссе. Лес этот, говоря строго, состоял из трех в ряд расположенных рощ, причем пересеки между рощами были покрыты густым кустарником вышиной в человеческий рост, а между лесом и нашими войсками лежала поляна, вся поросшая бурьяном, колючим кустарником, кукурузой и нескошенным хлебом. С кургана ясно видны были простым глазом колонны турецкой пехоты, стоявшей цепью у опушки рощи; колонны эти постоянно переменяли места, передвигаясь то вправо, то влево. Всадник на белом коне скакал взад и вперед по цепи, останавливаясь на минуту, взмахивая руками, очевидно, отдавая приказания. За цепью глаз различал в глубине рощи турецкую кавалерию. Не было видно только места, где помещалась неприятельская артиллерия, но она сама скоро дала о себе знать. Едва пешая наша батарея, заехав влево от кургана, где находился генерал Гурко, и в правый фланг неприятелю, открыла огонь по лесу, турецкие батареи загремели, посылая от себя гранаты по всем направлениям в сторону отряда.

Первые турецкие снаряды пришлись на долю генерала Гурко и его штаба. Заметив, вероятно, блестящие мундиры и белые фуражки на вершине кургана, турки направили туда свою первую гранату, которая, не долетев до назначения, разорвалась шагах в пятидесяти от кургана. Вслед за первой гранатой вторая понеслась по направлению к кургану: резкий не то свист, не то шип неприятно зазвучал над головами штаба; позади кургана что-то тяжелое глухо ударило в землю, высоко взвился густой столб пыли, и как-то тонко завизжали в воздухе разлетевшиеся осколки лопнувшей гранаты. Третья граната упала уже очень близко от кургана, шагах в десяти, но, по счастью, не разорвалась. Турки, оказалось, не в шутку обстреливали беззащитный курган. Приказано было всем стоявшим на кургане садиться на землю, чтобы не слишком привлекать внимание неприятеля; конвою, расположенному у подошвы кургана, велено было перейти в другое место. Впрочем, турки стреляли по всем направлениям, всюду, где только замечали малейшее движение нашего отряда: пыль на дороге, пеших и конных людей, стреляли даже по отдельным казакам, проезжавшим по шоссе.

Артиллерийский огонь разгорался больше и больше. С правой стороны кургана заехала наша конная батарея, и выстрелы ее были до того метки, что каждый раз попадали то в турецкую пехоту, то в турецкую кавалерию, производя в них минутный беспорядок. Турки принуждены были несколько раз передвигать свою цепь, спасаясь от действия нашей конной батареи. Вскоре пороховой дым стал затягивать сероватым облачком опушку леса, и сквозь этот дым промелькивали в глазах красные огоньки отдельных выстрелов. Между тем наша пехота подвинулась близко к неприятельской цепи, и вот к грому пушек, шипению и свисту гранат присоединился новый непрерывный звук от ружейной стрельбы; казалось, будто в лесу ломают в щепки толстые доски, и щепки эти с треском, визгом и воем взлетают на воздух. К адскому огню присоединились еще палящие лучи солнца. Не прошло и двух часов с минуты начала сражения, а полковые санитары уже заработали вблизи кургана: то и дело мимо штаба проносили раненых, помещая их в небольшом леску позади кургана. Турецкая пехота между тем подвинулась от опушки леса вперед, по-видимому, переходя в наступление, и турецкие пули завизжали над головами генерала Гурко и штаба. Напрасно окружающие уговаривали генерала сойти с кургана в более безопасное место, начальник отряда с невозмутимым хладнокровием, полулежа на кучке подстеленной соломы, принимал донесения, раздавал приказания и отправлял в самый огонь ординарцев и вестовых. На многократные предостережения штаба генерал Гурко всего один раз заметил суровым голосом, что от судьбы своей никуда не уйдешь.

Битва продолжалась в течение восьми часов кряду, причем ни левый наш фланг, ни центр не в состоянии были выбить неприятеля из занимаемой им позиции. И левый фланг, и центр переходили несколько раз в наступление, но безуспешно, благодаря тому что турки были скрыты кустами и деревьями, выпуская из-за кустов и деревьев неимоверное количество ружейных снарядов.

Вообще говоря, турецкий солдат снабжен огромным запасом патронов для своего ружья. Он носит эти патроны и в сумке на груди, и в феске, и в карманах; кроме того, целые ящики с патронами располагаются позади турецких стрелков, которые стреляют, по большей части не целясь, и заняты только старанием выпустить как можно более снарядов навстречу неприятеля. Когда же турки занимают позиции в лесу, как это было в настоящем случае, то обыкновенно несколько турецких солдат влезают на деревья и оттуда, наблюдая за движением нашего отряда, сообщают своим товарищам направление, по которому им следует стрелять. Вот почему и в деле 19 июля Севский и Елецкий полки, составлявшие наш левый фланг и центр, были осыпаемы градом пуль, не видя неприятеля, скрытого лесом и кустами.

Дело это, названное по имени близлежащей деревни делом под Джуранлы, решено было 13-м и 15-м батальонами стрелковой бригады, которые, зайдя неприятелю слева со стороны леса, пошли прямо в атаку по местности, менее поросшей кустарником и бурьяном. Вообще говоря, обстрелянные и великолепно дисциплинированные солдаты стрелковой бригады отряда сильно импонируют туркам тем, что идут хладнокровно под далеко хватающим огнем неприятеля, сами не выпуская ни одного патрона, пока не подойдут к туркам на половину расстояния своего ружейного выстрела; тогда они начинают целиться сознательно и расчетливо, как на учении, и, стреляя, подвигаются вперед. Очутившись таким образом на расстоянии 20–30 шагов от неприятеля, стрелки опускают ружья и с криком «ура!» бросаются в штыки. Так это было накануне под Ени-Загрой, так это случилось и 19 июля под Джуранлы, где турки не выдержали атаки нашей стрелковой бригады и бросились бежать из леса, побросав все на месте: раненых, убитых, весь лагерь и даже куртки и панталоны.

В деле под Джуранлы по приблизительному расчету турецкого войска, не считая черкесов и башибузуков, было числом до 12 тысяч; в отряде же генерала Гурко было всего семь тысяч человек. Обращенные в бегство под Джуранлы турки составляли правое крыло армии Сулейман-паши, который в это время находился под Ески-Загрой и атаковал отряд его высочества Николая Максимилиановича. Еще во время боя прискакал из Ески-Загры Киевский гусарский полк и привез генералу Гурко известия из Ески-Загрского отряда. Небольшой отряд его высочества был окружен накануне 30-тысячной армией Сулейман-паши и после непродолжительной защиты принужден был отступить 19 июля на Казанлык. При этом необыкновенную энергию в бою с турками проявили четыре болгарские дружины, входившие с состав отряда, которым командовал его высочество.