Людмила Бояджиева - Житие и страсть Жоржа Сименона

В комнату вбежал радостный Марк:

— Она внизу! Я пригласил ее в гостиную. Это твоя новая секретарша?

Жорж сбежал вниз и остолбенел: Дениз стояла посреди гостиной в свободном манто из дикой кошки, в меховой шапочке. Она сияла от радости.

— Ты удивлен?

Заметив Марка, спохватилась:

— Ваш сын настоящий джентльмен. Он принял меня и даже пододвинул вот это огромное кресло.

Она была спокойна, весела, с морозным румянцем и золотыми искорками в глазах. Жоржу не терпелось обнять ее, но вместо этого пришлось изображать светскую учтивость: помочь снять шубу, расположиться в кресле. Он вовсе не хотел, чтобы Тижи догадалась, кем для него является эта женщина. Что она и есть та самая «великая влюбленностью», от которой он сходил с ума в последнее время. Для Тижи и Марка Дениз должна была оставаться всего лишь новой секретаршей. Он позвал Тижи и представил дам друг другу. Последовал семейный обед с непринужденной беседой.

Сим радовался, как ребенок: Дениз была спокойной, естественной и он готов был поклясться, что именно сейчас она подлинная — без всякой наигранности, фальши. Впереди виделась вполне идиллическая, без надрыва и диких страстей, жизнь.

Наконец, он привел Ди в свое уединенное бунгало, где в камине уютно трещали поленья, и жадно набросился на нее. Не раздеваясь, они предались любви. Их любовное объятье было короткими. Она не кричала и не закатывала глаза — она была настоящей!

— Ты приехала! Ты — вся тут! — он ощупывал ее, целовал простое черное платье, делавшее Дениз похожей на пансионерку.

— Твоя жена, наверно, догадалась. — Дениз поспешно встала, одергивая платье.

— Не думаю. Как тебе наш кабинет?

Из окна было видно озеро, заснеженный лес, дорога к засыпанной снегом деревушке — настоящая Рождественская открытка.

— Наш? Мне все тут нравится. Твой сын такой красивый.

Мельком взглянув на пейзаж за окном, Дениз торопливо восстанавливала макияж.

— Зачем ты красишься? Вся эта замазка скрывает подлинное лицо и делает всех женщин похожими друг на друга.

— Без макияжа я совсем страшненькая. Бледная и блеклая.

— Без краски ты настоящая. Ты выполнишь мою просьбу? Пожалуйста, ради меня, выкинь всю эту ерунду. Я хочу видеть твое подлинное лицо.

— Уверяю, милый, ты сам испугаешься и попросишь меня приукраситься.

— Никогда. И еще, прошу тебя, не стригись больше. Пожалуйста! У женщины волосы должны быть длинные и роскошные.

Прошла неделя, а они все еще скрывали свою любовную связь.

Они совершали долгие лыжные прогулки, хотя мороз доходил до двадцати градусов.

— Ты не прочь заняться любовью прямо в снегу? — Дениз сияла от своей идеи. — Это забавно.

— Ты уже пробовала? — тут же напрягся ставший страшным ревнивцем Жорж.

— Нет. — Засмеялась она. — Ты напрасно подозреваешь меня во всех грехах.

Он теперь верил всему, что говорила Ди. Она почти отказалась от макияжа и была похожа на бледненькую девочку — правдивую, старательную гимназистку.

Шубка защищала Ди от снега, кругом не было ни души, и они с полным удовольствием рухнули в сугроб.

К вечеру у Жоржа поднялась температура, стало ясно, что он серьезно простужен. Как всегда, Тижи была готова ухаживать за больным и днем и ночью.

— Не надо, дорогая. Мы уже не супружеская пара, мы не спим вместе. Уход за больным — интимное дело.

— Ты хочешь, чтобы я вызвала сиделку?

— Нет. Ухаживать за мной будет Дениз.

Только теперь Тижи все поняла. Что чувствовала эта молчаливая, сдержанная женщина? Конечно, обиду. Она и сама не знала, как сложится дальше ее «семейная жизнь». То надеялась, что Жорж «перебесится», и с возрастом захочет восстановить нормальную семью, ведь он так любил сына. То с ужасом ждала, что другая женщина войдет в дом и станет заводить здесь свои порядки. Похоже, эта кроха не так безобидна, она еще покажет себя. Но ведь Сим не выносит никакого давления, пройдет какое–то время и он постарается освободиться от надоевшей обузы. Ведь эта «певунья» явно ни в его вкусе.

С этого момента любовники стали жить в одной комнате.

Едва выздоровев, Сим принялся за работу и написал «Мегрэ в Нью — Йорке» так, словно всю жизнь прожил в этом городе. Карты, всевозможные справочники, пособия для туристов и телефонные книги, в которых он находил фамилии и имена для персонажей сделали его «коренным Нью — Йоркцем», знающем о городе больше, чем его жители. Об это взахлеб твердили критики.

Дениз рвалась выполнять обязанности секретарши, ведь она не простая любовница, а опытный работник со стажем. Жорж должен понять, каким сокровищем он обзавелся.

Он объяснил Ди систему классификации материалов, которая помогала разобраться в куче договоров из разных стран, переписке с издателями, потоками публикаций, в контактах с кино, радио, телевидением.

— Ну вот. Все готово! — Дениз показала на полки с каталожными ящиками и папками. — Такого порядка у тебя еще не было!

— Посмотрим… — ознакомившись с новшествами Дениз, Жорж опешил — все бумаги были разложены в алфавитном порядке! Перепутаны страны, кино, радио, издательства…

— Что это?! — он готов был впасть в ярость, но она простодушно улыбалась, довольная проделанной работой.

— Это же теперь моя епархия!

— Но мне было удобно держать документы в другом порядке. Издательства, радио, кино — все отдельно! Как разобраться в этой свалке?

— Алфавит — лучший гид. Нас так учили, ты увидишь, это значительно удобнее.

.

Тижи решила съездить в Нью — Йорк вместе с гувернанткой. Марку, которому уже исполнилось семь, пришлось спать одному в опустевшей комнате матери. Мальчик испугался, и в первую же ночь пришел звать отца. В одной пижаме он прибежал по снегу в бунгало Жоржа.

— Дэд! Разреши мне остаться тут. Пожалуйста, разреши! Пока мама приедет.

— Но тут нет места для твоей кроватки. Мы с Дениз заняли почти всю комнату.

— Что за проблема! — поднявшись, Дениз обняла мальчика. — Здесь места мало, зато в комнате Тижи его предостаточно. Пойдем туда!

Жолж смутился — то, что им предстояло спать на широкой супружеской кровати Тижи, показалось ему чересчур бестактным. Но Дениз настояла, и они перебрались в спальню Тижи. Рядом стояла кроватка Марка. Мальчика ничуть не удивляло, когда отец занимался любовью с Дениз. Так же, как прежде его не смущала аналогичная ситуация с Буль.

И все же, эпизод выглядит, мягко говоря, странно.

Заниматься сексом, бурно, с воплями и изысками на глазах семилетнего сына — довольно смелая идея для пуританского времени и сорока двухлетнего мужчины, находящегося в здравом рассудке. Нельзя не удивляться слишком вольному отношению к вопросам физиологии и морали такого глубокого исследователя нравов, как Сименон. Не в этой ли первобытной простоте отношения к сексу таился корень его грядущих трагедий?