Всеволод Вишневский - Дневники военных лет (1943, 1945 годы)

- Фейхтвангер?

- Не знаю.

- Энгельс?

- Впервые слышу.

- Либкнехт?

- Слышал, у него был дом в Берлине, где наводилась коммунистическая партия.

- О русской литературе что-нибудь знаете?

- Слышал о поэте Лео Толстом.

- А Горький?

- А... Максим Горький - это ваш корабль{139}.

- А Ленин?

- Русский революционер царского времени.

- Сталин?

- Президент Советского Союза.

- Что вы знаете о России?

- Это большая богатая страна, она сохранила часть своей индустрии на Урале, а основную часть потеряла на Украине.

- Назовите германских капиталистов.

- Их нет в Германии.

- Не лгать!

- Хорошо. Крупп, Борзиг, Сименс-Шуккерт...

(Ну и тип!)

Перебежчик из Испанской дивизии:

- У нас думают, что Россия голодает, но что снарядов У вас много... Говорят о скором штурме Ленинграда. Один немецкий сержант, увидя нас (испанцев), сказал: "Этот "фарш" прибыл прямо в мясорубку..."

...Пленные говорят о войне и о доме; война всем надоела. "Откуда у русских такие резервы и столько техники?"

Как ни скупы эти показания, они кое-что дают. Приоткрывается сегодняшний внутренний мир немцев. Напишут ли после этой войны новое "На Западе без перемен"{140}? Вряд ли, - на Западе будут перемены!

Надо перечитать Ремарка...

Убрал стол, книги. Готовлюсь к отъезду...

Думаю об обстановке. Еще раз, - между нашей формулировкой: полный разгром гитлеровской системы, гитлеровского "нового порядка" в Европе и гитлеровских вооруженных сил, и формулировкой Рузвельта - Черчилля: безоговорочная капитуляция фашистских держав - дистанция огромного размера.

а) Мы стремимся к уничтожению фашизма в целом, мы требуем кары для конкретных виновников.

б) Англичане и американцы хотят добиться капитуляции Германии и Италии, после чего начать переговоры и т. д. Добиться этого можно блокадой, бомбежками, дипломатическим давлением, ударами с моря, угрозой вторжения. Нажим союзников может быть постепенным.

Сейчас по сути решается один из главнейших вопросов войны: кто чего хочет?..

В "Ленинградской правде" сегодня все-таки напечатан мой очерк "Рабочие Кронштадта" - незначительные сокращения и одна опечатка. Это еще ничего! В "Комсомольской правде" - заметка об общественной читке моей пьесы в Ленинграде...

30 июня 1943 года

Сыро, прохладно...

В сводках по-прежнему "без изменений"...

Еще из допросов пленных.

"...Я работал в Германии. У Круппа рабочие получали двести граммов хлеба, немного маргарина, эрзацколбасу и три картофелины; работали по двенадцати часов в день, часто бастовали. Жили в бараках, под надзором. Было тяжело, Однажды вспыхнула драка с итальянскими рабочими. Дрались жестоко. В другой раз бросили полицейского в котел с супом и во время суматохи украли пятьдесят кило хлеба, потом были обыски, несколько человек выслали обратно в Испанию. Во время воздушных тревог полицейские стояли с автоматами у станков и не отпускали нас: "Arbeiten!"{141}. (Из допроса пленного испанца Рагоса, 250-я испанская дивизия.)

"...О России мы ничего не знали, в школах нам о ней не говорили. Нам сказали, что Россия сосредоточила свои войска летом 1941 года на германской границе, угрожая нам, и фюрер объявил войну. Мне все равно, как кончится война: победит Германия - надо работать; победите вы - надо работать. (Да, психология!) А сейчас надо выполнять свой солдатский долг..." (Даншевиц, пруссак, 23 лет, батрак.)

"...Русские хорошо отзываются о своем правительстве и о Красной Армии. (Научились у нас по-испански и объясняют нам...) Я видел, что пленные ходят в тряпках и подбирают оброненный обозный навоз. Одна русская, когда зашел разговор о штурме Ленинграда, показала кукиш: "Ленинграда немцам не взять..." (Э. Б. Восес, Испанская дивизия.)

Суммировать весь этот материал трудно. Внутреннее состояние немецкой армии, конечно, ухудшается, но оно не бедственно. Немецкие солдаты еще держатся, даже раненые, даже в плену. Они инстинктивно чуют, что поражение будет для Германии национальной катастрофой, - ведь так или иначе страна на длительный срок выйдет из ряда великих держав. Кроме того, боятся ответственности за все содеянное ими в СССР.

Дал Крону прочесть свою пьесу...

Залпом перечитал "На Западе без перемен". Двойственное ощущение: эта война отодвинула ту; многое уже сотни раз перечувствовано и отгорело - и моя поездка в Верден, и прежние работы, и новые военные ощущения... Все это уже внутренне отработано. Но многое еще берет за душу, - окопная убогость, солдатская тоска мне сродни, а сильная сцена встречи с матерью волнует до сих пор. Но в целом - мы крепче духом и здоровее, гораздо здоровее немцев.

Июль

1 июля 1943 года

С утра предотъездная горячка. С. К. торопит...

Звонит Крон. Прочел "У стен Ленинграда". Поздравляет: "Пьеса взяла, взволновала... Не успел и пометок сделать..." Позже прислал письмо:

"Вещь большая, заражающая своим темпераментом, беспокойно-ищущей мыслью, мужественной интонацией, смелостью. Что это по жанру? Это трагическая оратория; разрешенный сценическими средствами монолог, где все персонажи - различные модификации автора, Вишневского. Это ваш разговор с самим собой вслух, столь же для себя, сколь и для народа. Князь великолепен. Сибирцев очень хорош, но слишком ощущается интеллигентом, пожалуй, даже дворянином, пусть коммунистом. Ряд великолепных сцен: немцы, разоблачение предателей и пр. За сценическую судьбу пьесы боюсь..."

Это верно... "Постановочные" законы и их "так надо" я знаю, они у меня давно поперек горла...

Пора ехать...

Несемся на нашем "харлее"{142}... Лахта, Лисий нос, Сестрорецк. Пустынно. Нависшее серое небо... Три контрольно-пропускных пункта. Напротив, через залив - Петергоф, там все еще немцы. Поезда ходят по Сестрорецкой ветке только вечером.

К часу дня в Дубровке. В речном протоке спрятана шлюпка. Восемь матросов ждут С. К. и меня.

"Весла разобрать... На воду!" - вышли в залив. Низкой темной полосой Кронштадт. Высится купол Морского собора... Поставили паруса, покачивает. Виден финский песчаный берег. Финны сидят тихо. Наши форты их отучили брыкаться: сожгли поезда с боезапасом, потопили даже рыбачьи шлюпки, и вообще держат их в "страхе божьем".

Ребята на шлюпке - загорелые, матросские воротники выцвели на солнце, ленточки распластаны по ветру. Гребли хорошо... Подумалось: вот живая тема преемственности - старый Кронштадт, молодые матросы, но те же люди, та же кровь. Пахнуло чем-то удивительно знакомым, родным, простым. Ветер, море, гранитный камень... И над всем - бесконечное небо, молчание природы...

Сегодня на форту "П" радостный день - в Кронштадте выдают ордена девятнадцати товарищам и в их числе замполиту Суворову. Здесь я был зимой, в начале 1940 года (война с белофиннами). Узнал некоторых товарищей, - тут есть командиры, бессменно прослужившие уже десять лет (!). Форт - это глыба бетона и железа, немного дерна, крошечный садик.