Виктор Урвачев - На защите московского неба. Боевой путь летчика-истребителя. 1941–1945

В связи с этим вспоминается рассказ Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Анатолия Кожевникова о том, что во время войны в их полку из-за непрерывных тяжелых воздушных боев, от недосыпания и предельного напряжения нервы у некоторых летчиков стали сдавать. Один из них, «всегда спокойный и уравновешенный здоровяк» , однажды, обнаружив в полете неисправность, после приземления «выскочил из самолета и, схватив пистолет, бросился на техника <���…>. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы догнать его <���…> не помешал ударявший по ногам парашют» .

В ряде работ публикуется фотография пилота МиГ-3 с подписью: «Лейтенант Кузнецов докладывает о выполнении задания. Западный фронт». На ней хорошо видно расположение парашюта у летчика сзади ниже спины. Это Федор Кузнецов, однополчанин и хороший товарищ Георгия Урвачева. Из-за тяжелого ранения в воздушном бою в апреле 1942 г. он был списан с летной работы, стал начальником оперативно-разведывательной части полка. После войны служил начальником разведки соединения и в этом качестве в 1962 г. оказался на Кубе во время Карибского кризиса, а затем, так же как и Урвачев, жил и работал в Люберцах.

По словам Урвачева, в 1941–1942 гг. он летал в сапогах, реглане, шлемофоне и перчатках – все кожаное. Считалось, что это давало летчику шанс спастись при пожаре на самолете, поскольку кожа не горит, а обугливается. Вместе с тем парашютные лямки, в том числе ножные обхваты, пропускавшиеся между полами реглана, которые можно было оборачивать вокруг ног и застегивать на специальные пуговицы и петли, видимо, грациозности в движении пилотам тоже не прибавляли.

Здесь надо добавить, что кожаный реглан был не только предметом вещевого довольствия летного состава, но и объектом мечты и гордости его представителей, которым он выдавался после окончания школы летчиков. Они использовали регланы конечно же не только для полетов, но и в пир, и в мир, и в добрые люди.

Урвачев рассказывал, что, познакомившись со своей будущей женой Асей, ходил на свидания с ней в том же реглане, в котором летал. Заботливая возлюбленная зимой спрашивала:

– Жора, такой мороз, тебе не холодно в реглане?

– Что ты, дорогая, посмотри, какая у него теплая подкладка.

Весной любимая вновь заботливо спрашивала:

– Дорогой, тебе не жарко в реглане, ведь у него такая теплая подкладка?

– Что ты, Ася, посмотри, какая она тонкая.

Закончилась история этих кожаных регланов «образца 1926 г.» в ВВС РККА не без грусти. Их перестали выдавать летчикам в 1941 г., а в 1942 г. они были сняты с производства. Правда, разрешалось не только донашивать ранее выданные регланы, но и заказывать новые в ателье или покупать в магазине за свои деньги. Но стоила эта шикарная вещь… о-го-го.

Возвращаясь к боевой работе летчиков эскадрильи Шокуна на аэродроме Ржева, надо отметить, что в августе воздушные бои с немецкими самолетами, шедшими на Москву, вели лейтенант Владимир Бардин – с «Мессершмиттом-110» и лейтенант Николай Прокопов – с «Хейнкелем-111». Младший лейтенант Виктор Коробов дрался сначала с одним, затем еще с двумя «Юнкерсами-88». Атакованные самолеты не прошли к столице, были подбиты, или им пришлось спасаться в облаках. Но летчикам, наверное, еще не хватало боевого опыта, чтобы одержать полноценную победу над самолетом противника и уничтожить его. Наконец, Иван Лукин в паре с ведомым летчиком Коробовым 30 августа за линией фронта над территорией противника северо-восточнее Демидовки атаковали и сбили бомбардировщик Ю-88, а на следующий день в районе Ржева – Ме-110.

В первой половине сентября у летчика Урвачева настал двухнедельный перерыв в полетах, что было связано, видимо, со следующими обстоятельствами. К концу августа некоторые пилоты эскадрильи оказались «безлошадными» – потеряли свои самолеты в результате немецкой штурмовки аэродрома и в ходе воздушных боев. Один из них, его друг, ходил за Георгием Урвачевым по пятам и просил:

– Жора, дай слетаю на твоем самолете, ну что тебе, жалко?

Урвачев, смеясь, рассказывал: «Да не жалко было. Но немец подходил все ближе к Ржеву, и мы со дня на день ждали приказа вернуться во Внуково. Если у тебя есть самолет – через час будешь дома, а нет – неделю надо топать». Однако друг, в конце концов, добился своего и улетел на боевое задание на его самолете. Вернулся он к вечеру без самолета.

А вскоре приказ эскадрилье возвращаться на аэродром Внуково. Кто мог – улетел. Остались техники и «безлошадные» летчики, которым выдали винтовки-трехлинейки образца 1891 г. Карманы регланов они набили винтовочными патронами и гранатами, а перед уходом решили уничтожить аэродромные объекты, чтобы не достались немцам, заложили под них ящики с оставшимся боезапасом и подожгли. Однако не учли, что среди боеприпасов были и реактивные снаряды, которые неожиданно начали летать по аэродрому. Пришлось залечь, чтобы переждать этот «артобстрел».

Получив, таким образом, боевое крещение на земле, двинулись на восток по дороге в Москву. Километров через тридцать переправились через Волгу и, решив, что хватит отступать и надо дать немцам бой, залегли на ее высоком берегу. Вскоре на противоположный берег выкатились немцы на мотоциклах. Дружный залп трехлинеек, и след их простыл. Боевому воодушевлению не было предела. Но оказалось, это был передовой дозор части, танки которой вскоре появились на берегу реки и ударили из пушек. Аргумент был веский, и, поняв, что с трехлинейками этот рубеж не удержать, летно-технический состав эскадрильи продолжил движение на восток.

Урвачев редко вспоминал этот переход, и, как всегда, со смехом и шутками, но чувствовалось, что отступающим изрядно досталось: почти круглосуточный марш, обстрелы, убитые и раненые, которых приходилось нести на себе, другие пехотные «прелести». Немцы зачастую катили по дороге, обгоняя их, «драпавших», по словам рассказчика, параллельно этой дороге по оврагам и буеракам. Однажды, смертельно устав, он сам чуть не погиб, попав в кромешной ночной темноте под колеса какой-то военной техники.

Спустя более полувека муниципальные власти Ржева, демонстрируя «новое мышление», объявили, что выделяют немцам три гектара под кладбище для перезахоронения погибших там солдат вермахта. Узнав об этом, Урвачев не возмутился, как можно было ожидать, а рассмеялся:

– Три гектара маловато. Когда мы весной сорок третьего снова прилетели на аэродром Ржева, сразу после его освобождения, там везде грудами лежали трупы немцев. Не можете себе представить, сколько их там наши перебили.