Валентин Аккуратов - Лед и пепел

И вот сквозь все преграды и барьеры пробилась сладкая весть — в России революция! Свергнут царь. Власть перешла в руки рабочих и крестьян. Офицеры всячески скрывали эту весть, но разве можно обмануть обманутых? Домой, на Родину, в Россию! Наконец Кузичкин на Родине. Не задумываясь, он весь отдается борьбе за новую власть. Орден Красного Знамени украшает его грудь. Конец интервенции. Борьба с разрухой, учеба, снова армия, и в 1938 году инженер–полковник Кузичкин получает назначение на должность командира одного из авиационных отрядов Полярной авиации.

Нелегкая, полная нечеловеческих испытаний и мытарств жизнь не ожесточила сердце Федора Михайловича, как это порой бывало с другими. Сердце его осталось добрым к людям. Люди любили и уважали его за правдивость, за кристальную большевистскую чистоту.

Молча шагая, не решаясь открыто взглянуть в глаза друг другу, каждый из нас тяжело переживал наше вранье. Первым заговорил Иван:

— Надо же! Какого человека чуть не обманули! Чертовы гимназисты мы, а не полярные летчики! Противно смотреть после этого друг на друга!

— Что верно, то верно, — сказал Чечин. — В этом мы сами виноваты. Выдержки не хватило. Надо было честно сказать Мазуруку и даже Папанину, что дела экспедиции требуют нашей поездки в Арктический институт! И все, а мы, как школьники, пустились в бега!

— Не могли они нас пустить! Нет еще твердого решения об экспедиции!

— Да ладно, штурман… А почему папа Кузя устроил, не побоялся?

— Ну хватит, ребята! Поговорили, и забудем. Такого больше не повторится! — энергично закончил Черевичный, показывая глазами на высокую чугунную решетку художественного литья. — Это и есть Всесоюзный Арктический институт. Ну, что же, друзья, на штурм этой цитадели! Как говорил Омар Хайям:

В большой приемной с лепным потолком, где в выси игриво порхали упитанные амуры, с оценивающими, двусмысленными улыбками прицеливаясь в пышные формы златокудрой Афродиты, с ленцой выходящей из пены морской, мы невольно встали с задранными головами,

— Что вам угодно, товарищи?

В углу за тяжелым столом, из–за радужной батареи телефонов черноокая красавица с суровой застывшей улыбкой, не менее бесстрастно, чем мифическая Афродита, выжидательно изучала нас. Отвесив низкий поклон, Черевичный отчеканил:

— Доложите профессору Визе: полярные летчики, из Москвы. Командир корабля Черевичный, штурман Аккуратов и инженер Чечин!

Мы почтительно склонили головы и тут же перевели свой взгляд к потолку. Секретарша, улыбнувшись, исчезла за дубовыми дверями, бросив на ходу:

— Садитесь, пожалуйста. Сейчас доложу! Оставшись одни, мы рассмеялись, довольные успехом нашего выступления. Иван победоносно оглядел нас и выпятил грудь:

— Ну, как мой дебют?

— Для начала неплохо! Иван не успел мне ответить.

— Входите, товарищи, Владимир Юльевич вас ждет. — Мимо нас с кокетливым вызовом простучали высокие каблучки.

Мы дружно ввалились в кабинет.

— Ну, наконец–то! Для вас Ленинград, оказывается, более труднодоступен, нежели Земля Франца — Иосифа! Усаживайтесь. Был у меня полковник Кузичкин, а о вас не сказал ни слова. Пока курите, я вызову Якова Соломоновича Либина. Поговорим о плане научных работ и о возможности выполнения вашей смелой экспедиции.

Мы закуриваем и исподтишка наблюдаем за профессором, заместителем директора Арктического института по научной части, занятым сейчас неотложными делами. Высокий чистый лоб, за толстыми стеклами очков умные волевые глаза. Это он, будучи студентом, в начале века участвовал в открытии залежей антрацитовых углей на острове Шпицберген. Был участником трагически закончившейся экспедиции Георгия Седова. Ученый–исследователь, открыватель новых земель, участник почти всех советских полярных экспедиций и первых походов на ледоколах по Великому северному морскому пути. Что–то он нам скажет? Решение его всегда поддержит ученый совет института и, следовательно, Главное управление Северного морского пути. Этим летом Папанину была направлена докладная записка Арктического института о необходимости изучения необследованных областей полярного бассейна, а в августе, заслушав доклад Петра Петровича Ширшова, коллегия Главсевморпути санкционировала предложение института. Мы знали, что ученый мир нас поддерживает, имеет уже составленную научную программу и нам оставалось только выполнить ее как авиаторам.

Во время нашей встречи мы хотели получить от Визе критические замечания по нашему плану экспедиции и ознакомиться с научной программой, которую готовит нам институт для выполнения на дрейфующем льду и в полетах. Главное же, чтобы ученый совет ускорил официальные сроки прохождения экспедиции.

Вскоре пришел Либин, а с ним два молодых, крепких парня. Поздоровались.

— Знакомьтесь. Группа ученых, которые войдут в состав экспедиции: магнитолог Михаил Алексеевич Острекин и гидролог Николай Трофимович Черниговский, Якова Соломоновича вы знаете. Он будет старшим в научной группе.

Ребята нам понравились. Внешне они напоминали скорее спортсменов, нежели ученых. Открытые лица, прямые наблюдательные глаза, хорошо координированные движения. Либин вопрошающе глянул на нас. Я молча показал ему большой палец, а Иван утвердительно кивнул. Профессор, заметив это, тепло улыбнулся:

— Ну вот, я вижу, вы поняли друг друга. Уверен, отлично вработаетесь. А теперь к делу. Давайте посмотрим вашу карту и расчеты обеспечения полетов.

Наш доклад был принят без замечаний. Но Визе заинтересовался методами самолетовождения в высоких широтах.

— А как будете определять свое место и курс, когда облачность закроет солнце и магнитные компасы откажут, вследствие малой силы горизонтальной составляющей земного магнетизма?

— Периодическим уходом вверх, пробивая облачность, к солнцу. Весной верхняя граница облаков редко превышает две–три тысячи метров. Это известно и из вашей книги «Климат морей Советской Арктики» и подтверждено опытом наших полетов. Кроме того, мы переконструировали наши магнитные компасы. Из апериодических сделали их периодическими с магнитами большей силы и менее вязкой жидкостью, поставили их на карданную подвеску, что в авиации никогда не делалось. Все это значительно увеличит точность компасов, — объяснил я под одобрительные кивки Черевичного и Либина.

— Так, так, логично. Но моя книга — это теория. Вот ваш опыт и методика — это существенно. Нравится мне и ваша карта, несмотря на ту бесцеремонность, с которой вы выселили точку Северного географического полюса с планеты в космос. — Визе широко улыбнулся и продолжил: — Иван Иванович, а как с полетным весом самолета? Сумеете ли взять все научное снаряжение при том максимальном запасе горючего, необходимого вам для полета и возвращения с «полюса недоступности»?