Нина Соротокина - Принцессы Романовы: царские племянницы

Далее следовали государыня во фряжеском уборе, тут же царевна Екатерина Ивановна и прочие дамы в гишпанских костюмах. В следующем «отделении» следовала княжна Прасковья Ивановна с тринадцатью дамами и девицами в «шкармуцких» платьях.

Но невинные радости княгини Екатерины Ивановны и княжны Прасковьи Ивановны были омрачены болезнью матери. Прасковья Федоровна умирала. Пятьдесят восемь лет, по нашим временам вовсе не запредельные годы, никто не назовет женщину до шестидесяти старухой, но в XVIII веке это уже критический возраст. Да и в письмах Прасковья Федоровна давно называла себя «старенькой бабушкой».

Осень в этом году выдалась суровая. Дожди залили город, ветер гнал воды в Неву. 2 октября случилось одно из сильнейших наводнений, вода затопила улицы города. Люди думали о том, как спасти имущество и не погибнуть в пучине. Ничего этого царица Прасковья уже не замечала. Кажется совсем недавно еще была бодра, и хватило сил отпраздновать день рождение дочери. 24 сентября княжне Прасковье Ивановне исполнилось двадцать девять лет. По этому случаю в доме был прием, на котором побывала императрица с дочерьми и весь двор. А потом вдруг силы оставили царицу, она стала таять на глазах. 8 октября дом на Васильевском острове посетил сам государь и пробыл у постели умирающей более двух часов.

Теперь в доме хозяйкой была Екатерина Ивановна. Здесь она стала и деловой, и собранной. В доме должен был быть порядок, надо было ободрить и поддержать умирающую и напомнить ей о христианском долге. Чтобы уйти из мира с чистой душой, надобно было всех простить и главное – примириться со средней дочерью герцогиней Анной. Ведь не придумки это, Екатерина Ивановна точно знала, что в минуту душевного смятения мать прокляла непокорную дочь. Прасковья Ивановна нашла в себе силы продиктовать письмо в Митаву. Вот оно: «Любезнейшая моя царевна Анна Ивановна! Понеже ныне болезни во мне отчасу умножились, и тако от оных стражду, что уже весьма и жизнь свою отчаяла, того для, сим моим письмом напоминаю Вам, чтобы Вы молились обо мне Господу Богу, а ежели его Творца моего, воля придет, что я от сего света отьиду, то не забывайте меня в поминовении.

Также слышала я от моей вселюбезнейшей невестушки, государыни Екатерины Алексеевны, что ты в великом сумнении и яко бы под запрещением – или паче реци, проклятием – от меня пребываешь, и в том ныне не сумневайся; все Вам для вышепомянутой Ея Величества, моей вселюбезнейшей государыни невестушки, отпускаю и прощаю Вас во всем, хотя в чем вы предо мной и погрешили. Впротчем, предав Вас в сохранение и милость Божию, остаюсь мать Ваша ц. Прасковья».

Вот такое письмо – торжественное, холодное, проще сказать, официальное, как документ. И не семейные дела царица в нем решает, а выполняет государственный долг. Попросила вселюбезнейшая невестка, так ради нее и прощу, а не попросила бы, так и осталась ты, непокорная дочь, навек с материнским проклятием. Известно также, что Прасковья Федоровна написала письмо и государыне, в котором отчиталась, простила-де негодницу Анну. Но видно не было в этом прощении подлинного душевного порыва и христианского смирения. Во всяком случае так считали люди – свидетели дальнейшей страшной судьбы любимой внучки Анны Леопольдовны и детей ее.

13 октября, отметив последний свой день рождения, Прасковья Федоровна преставилась. Перед смертью она вручила судьбу дочерей своих императрице и попросила, чтобы в гроб ее положили портрет мужа – царя Ивана Алексеевича. Петра не было в Петербурге, ему немедленно дали знать о смерти царицы. В городе объявили траур. Через три дня Петр был уже на месте, надо было заняться организацией пышных похорон. Они были назначены на 22 октября. Петр сам озаботился их устройством.

Все это действо, прощание с покойной царицей, подробно писано нашим знакомым – Берхгольцем. Повторим его рассказ, поскольку он живо рисует нравы того времени. Из всего – из юбилеев, свадеб, дней рождений, спуска на воду судов и так далее – устраивали праздники, и похороны тоже служили общему удовольствию.

Катафалк был устроен как парадное ложе под балдахином из фиолетового бархата с галунами и бахромой, на головной части балдахина – вышитый золотой двуглавый орел на фоне из горностая, символа царственной власти. Рядом на красной подушке лежала царская корона, сделанная специально для этого случая и богато украшенная драгоценными камнями. Тут же стояло государственное знамя. По обеим сторонам гроба находились двенадцать больших свечей. Вообще вся комната была ярко освещена тремя люстрами и множеством настенных подсвечников. Тело охраняли двенадцать капитанов в черных кафтанах и мантиях, с черным флером на шляпах и вызолоченными алебардами в руках. У дверей стояли гренадеры, над гробом два священника по очереди читали церковный текст.

Решено было похоронить царицу Прасковью Федоровну в Благовещенской церкви Невской лавры. Государь решил везти гроб водой. Но в последний момент передумал, и процессия шла посуху. За час до выноса тела явилась вся царская семья. В большой зале отслужили панихиду. В четыре часа вынесли гроб и разместили его на высоком открытом катафалке. Черный бархат, обшитый серебряными галунами, спускался до земли красивыми складками. Пушечных салютов не было, только выпустили в воздух ракеты, и по этому сигналу во всем городе начали звонить колокола. Перезвон их сопровождал процессию до самой Невской лавры.

Торжественное шествие двигалось медленно. Первыми, в сопровождении поручика, шли унтер-офицеры с тесаками на плечах, на всех тесаках траурные крепы. Потом шел маршал Румянцев, он возглавлял военное и гражданское чиновничество. Далее следовали иностранные послы и дипломаты, за ними хор певчих и духовенство с горящими свечами. Потом шел маршал Мамонов и Матвеев с красной подушкой в руках, на подушке лежала корона. Далее катафалк, за которым шесть полковников несли за гробом фиолетовый бархатный балдахин, потом поручики со свечами, капитаны-алебардисты… Словом, очень красиво и торжественно.

«Третье отделение» – траурное – возглавлял маршал Аллар с огромным жезлом в руках. Здесь были император, «ведомый» Апраксиным и Меншиковым, герцогиня Мекленбургская и сестра ее царевна Прасковья в глубоком трауре с закрытыми лицами. Екатерину Ивановну вели под руки сановники самого высокого ранга. Императрица и вся ее свита тоже были в глубоком трауре и с закрытыми лицами. Шествие замыкали солдаты с зажженными факелами и большая воинская команда.

Холодно было, ветер дул с залива, под ногами страшная грязь. Дамы вскоре сели в кареты, но мужчины продолжали пешее шествие. Процессия шла около двух часов. У ворот Невской лавры траурный кортеж встретило духовенство. Все вошли в храм. Далее проповедь, длинная служба, певчие.