Алексей Карпов - Андрей Боголюбский

О том, что Илья принял пострижение только перед смертью, свидетельствует запись конца XII в., сохранившаяся на последнем листе пергаменного Студийского устава (ГИМ. Син. № 330): «…преставися Илия, архиепископ Новгородскыи, постригься месяца сепмтября в 7 день… и бысть ему имя мнишьское Иоан» (Столярова Л.В. Записи исторического содержания на Студийском уставе конца XII в. // ПСРЛ. Т. 3: Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. Приложение 4. С. 563).

Как сообщается в Житии св. Иоанна, новгородцы «поругашася ему» и «ковъ (злой умысел. — А. К.) на святаго воздвигше», однако затем убедились в собственной неправоте и испросили у святого прощение; см.: Памятники литературы Древней Руси. XIII — середина XV в. М., 1981. С. 454–463 (подг. текста, пер., коммент. Л.А. Дмитриева): «Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе», в составе Жития св. Иоанна, написанного в XV в., скорее всего, знаменитым агиографом Пахомием Логофетом.

77

Так в большинстве списков «Слова…». В одном из списков, опубликованном в «Памятниках литературы Древней Руси» и других изданиях, — «во вторую ночь».

Именно так полагали составители Устюжской летописи, в которой легенда о новгородской иконе получила дальнейшее развитие По словам книжника XVI века, «по грехом, един князь муромец стрелил на град, и прииде (попала стрела — А.К.) во образ иконы Она же отврати лице свое на град, а ратные все ослепоша» [ПСРЛ. Т. 37: Устюжские и вологодские летописи XVI–XVII вв. Л., 1982. С. 28 (список Мациевича), 68 (Архангелогородский летописец)].

До XV в., отмечает исследовательница, праздник Знамения встречается в месяцесловах крайне редко.

Так, предполагалось, что дата была перенесена, во-первых, из-за неудобства отмечать это празднование «во дни Великого поста», а во-вторых, так как 27 ноября Церковь празднует память св. Иакова Персиянина, а этот день мог быть именинами тогдашнего посадника Якуна (Якова?) (Сергий (Спасский), архиеп. Полный месяцеслов Востока. Т. 3. С. 486). Вспоминали ещё о том, что в тот же день в месяцесловах показана память преп. Романа (V в.), и, таким образом, празднование могло быть установлено в честь молодого новгородского князя Романа Мстиславича (Конявская Е.Л. Об этапах формирования легенды о Знаменской иконе. С. 75); правда, преп. Роман был малоизвестен в древней Руси и память его в месяцесловах домонгольского времени отсутствует. По мнению В.Л. Янина, выбор дня празднования (память св. Иакова Перского) мог объясняться тем, что ближайшей церковью к месту штурма Новгорода в феврале 1170 г. была церковь Св. Иакова на Добрыне улице — поблизости от будущего Рождество-Богородицкого монастыря «на Десятине». «Допустимо предположить, что в храмовый праздник 27 ноября служба св. Якову соединялась с воспоминаниями о победе, добытой новгородцами около этой церкви, в которой, видимо, должен был совершиться и первый благодарственный молебен после битвы 1170 г., — пишет историк. — …Полагаем, что до установления общегородского празднования “Знамения” в середине XIV в. память о битве 1170 г. с поминанием её жертв уже была привязана к дню Якова Перского… и именно эта традиция воздействовала на сохранение рассмотренной особенности Знаменского культа» (Янин В.Л. «Знаменская легенда» в Древней Руси. С. 235–236). Аргументацию исследователя, однако, ослабляет то обстоятельство, что, согласно поздним источникам, церковь на Добрыне улице была посвящена не Иакову Персиянину, а апостолу Иакову Алфееву, брату Господню, дни памяти которого (и, соответственно, храмовый праздник церкви) совершенно иные. Но, по мнению В.Л. Янина, мы имеем дело с относительно поздним «перепосвящением» храма.

По мнению исследователя, как и один из двух сохранившихся новгородских кратиров (чаш для причастия), хранившихся в ризнице новгородского Софийского собора, — так называемый кратир мастера Косты с изображениями св. апостола Петра и мученицы Анастасии, — Знаменская икона была вкладом новгородского боярина Петра Михалковича по случаю бракосочетания его дочери (Анастасии?) с князем Мстиславом Юрьевичем в 1156 г. Версия А.А. Гиппиуса получила широкое признание в исторической литературе. Кажется, однако, что на иконе, созданной по случаю брака (если признать её патрональной), уместнее было бы изобразить небесных покровителей жениха и невесты, а не невесты и её отца. В версии А.А. Гиппиуса имеется ещё одно «слабое место»: по логике исследователя, такой вклад должен был быть сделан в кафедральный Софийский собор. Однако икона Знамения первоначально хранилась в Спасской церкви на Торговой стороне Новгорода. Возможно, Петра Михалковича связывали с этой церковью какие-то особые отношения (Там же. С. 92), но нам о них ничего не известно.

Сюжет с внезапным ослеплением вражеского войска тоже относится к числу распространённых в сказаниях такого рода. Между прочим, в связь с рассказом «Слова о Знамении…» можно поставить легендарный же рассказ Типографской летописи XV века (в которой отразился более ранний ростовский летописный свод) об осаде Суздаля волжскими болгарами в 1107/08 году: там тоже «Всемилостивый Бог… избави от бед (суздальцев. — А. К.): ослепиша бо вся ратныа болгары, и та[ко] из града изшедше, всех избиша».

[ПСРЛ. Т. 24. С. 72–73. Сходство с событиями Новгородской войны 1170 г. усиливается за счёт ссылки позднего летописца на ниневитян, некогда так же помилованных Богом («…якоже древле ниневгитяне помилова, тако и сих избави от бед»; ср.: Иона 3: 10); близкий текст читается в рассказе о Новгородской войне в Лаврентьевской летописи («…но яко ниневгитяны помилуеть, яко и бысть… избави я милостью Своею…»)].

ПСРЛ. Т. 2. Стб. 561–562, под 6681 г. Выше приведена дата смерти князя Мстислава Изяславича (Стб. 559, под 6680 г.).

В Ипатьевской летописи приведена дата ухода Рюрика с юга — 8 августа. Но эта дата неверна (см.: Бережков. С. 187). Возможно, верное чтение: 8 сентября?

Из этой надписи, сделанной со слов княгини попом Савлом, мы узнаём, что жена князя Владимира Андреевича приходилась родной сестрой князьям Олегу, Игорю и Всеволоду Святославичам.

Дата погребения указана (поверх исправленного) в Хлебниковском списке летописи. В Ипатьевском ошибочно: 15 февраля. Ср.: Бережков. С. 181–182.

В «Истории…» В.Н. Татищева дан такой портрет князя Мстислава Изяславича: «Сей князь роста был не вельми великаго, но широк плечима и крепок, яко его лук едва кто натянуть мог. Лицем красен, власы кудрявы и краткие носил. Мужествен был во брани, любитель правды, его храбрости ради все князи его боялись и почитали. Хотя часто с жёнами и дружиною веселился, но жёны ни вино им не обладало. Он всегда к росправе и разпорядку был готов, для того мало спал, но много книг читал, и в советах о росправе земской с вельможи упражднялся, и детей своих прилежно тому наставлял, сказуя им, что честь и польза князя состоит в правосудии, росправе и храбрости» [ Татищев. Т. 3. С. 95–96. Весь этот текст написан в Воронцовском списке «Истории…» на вклейке]. Об этом портрете можно сказать то же, что мы говорили о других татищевских характеристиках князей, — скорее всего, в своей основной части он принадлежит самому историку.