Коллектив авторов - Диалоги – моя фишка. Черные заповеди Тарантино

ГЧ:Еще один хороший пример отрицания традиций – фильм «Дерзкий», в котором именно глубокое взаимопроникновение жанров и приводит зрителя в изумление.

ЛБ:Я думаю, это одна из причин, по которой иностранные компании и люди из Европы и Азии особенно любят то, что делают Роджер, Тарантино и Боаз Якин. Потому что в этих фильмах есть такие европейские приемы и повороты, о которых сами европейцы давно забыли. Для них это неожиданное воскрешение забытых способов мышления.

КТ:Когда мы говорим о технике манипулирования зрителем, для меня есть только одна проблема – это сродни шуткам в кино. Но это не все кино! Самое главное – это история и характеры. Именно благодаря этому вы погружаетесь в фильм. Думаю, в наших фильмах есть что-то, чего как раз и не хватает сейчас американскому кино. Но я не из тех независимых режиссеров, которые проклинают Голливуд. Таким я не верю…

РЭ:Я люблю Голливуд.

КТ:Я тоже. Каждый год в Голливуде производится по меньшей мере десять по-настоящему хороших, честных и не требующих оправданий картин. Думаю, как средний показатель это очень хорошая цифра. Значит, система, которая могла бы быть и получше, все-таки функционирует. Люди, которым не все равно, снимают свое количество достойных картин. Но дело в том, что в ее продукции почти отсутствует кое-что, что было в изобилии в фильмах семидесятых, а именно: мастерство изложения хорошей истории. Этого сейчас нет в восьмидесяти пяти процентах выпускаемых фильмов.

ГЧ:То, что вы сейчас сказали, подводит меня как раз к тому, о чем я вас давно хотел спросить – о насилии. Если первичным для вас является мастерство рассказа, то что вы чувствуете, когда зритель, только глянув на кровь, говорит: «О-о, Квентин Тарантино – насилие»?

КТ:Плохо-то как, правда?

ГЧ:Так как вы реагируете? Вас не подмывает отказаться от насилия, чтобы показать, на что вы способны на самом деле?

КТ:Нет, нет. Я понимал, куда вхожу. И что теперь, спрашиваете вы? Хочу ли я, насладившись насилием, двинуться еще дальше в этом направлении? Или я собираюсь показать вам, что могу сотворить с альковной комедией – те же диалоги, та же изобретательная форма, но без насилия? Думаю, надо быть идиотом, чтобы задаваться такими вопросами. Надо, знаете ли, оставаться самим собой.

РЭ:Скажу вам одну вещь. Я не собираюсь больше делать фильмов со стрельбой, потому что всякий раз, когда у вас на съемках звучат выстрелы, это сжирает добрых три часа рабочего времени, которые вы могли бы потратить на работу с актерами. Я не могу вообразить себя снимающим фильм «Последний герой боевика». Он стал бы моим самым страшным ночным кошмаром. И знай я, как изнурительна и сколько времени отнимает постановка сцен со стрельбой в фильме, я бы наотрез отказался от какого бы то ни было оружия в «Убить Зои».

ГЧ:Я разговаривал с людьми, которых возмутило обилие жестокости в «Убить Зои». Меня же поразило в фильме то, что он кажется жестоким как раз из-за большой психологической глубины. Насилия там на самом деле немного, но когда есть – оно пронимает вас до печенок, настолько персонажи достоверны.

РЭ:В «Убить Зои» гораздо меньше насилия, чем в «Разрушителе» или «Скалолазе». Люди так бурно реагируют на сцены насилия в кино потому, что те задевают их за живое. В нас поровну добра и зла, и важно осознавать, что люди плохи настолько же, насколько и хороши. Кажется, Джо Кэмпбелл сказал, что единственная реальная вещь – середина, все остальное – видимость. Добро и зло, истина и ложь, черное и белое – все это суть видимость. Но вы должны знать эти крайности, чтобы найти середину. Вот примерно о чем я, об этом же и мои фильмы. Некоторые говорят мне, что я нигилист. Но я вовсе не нигилист, я – оптимист.

ГЧ:Я не почувствовал в «Убить Зои» ничего нигилистического.

РЭ:Люди, которые понимают это, думают: «О господи, какой духовный фильм». Люди, которые не понимают этого, кричат: «Боже, как это безнравственно!»

КТ:Я всегда думал, что у меня нет четких моральных ограничений в отношении многих вещей. Но посмотрите мои фильмы – они почти полностью соответствуют старому Кодексу Хейса. Насилие особо не тревожило Голливуд в те годы. Вы могли показывать сколько угодно насилия при условии, что плохой парень будет убит в конце или признает свои грехи. Эти фильмы изображали насилие так же, как изображаю его я. Жестокость присутствовала не столько в изобразительном ряде, сколько в самих событиях. Когда Рауль Уолш или Говард Хоукс снимали насилие, это было весьма брутально.

ЛБ:Насилие и должно быть таковым, разве не так? Никто не поливает его шоколадом.

КТ:Конечно. Это все равно что утверждать, будто танец должен быть акробатическим или поэтическим. Он не обязан ничем и никому.

ЛБ:Нет, но в танце должны быть видны ноги танцующих.

КТ:Могут быть видны, могут – нет. Это зависит от того, как вы его снимаете. Не существует никаких «надо» или «нельзя». То, что я делаю, – это как в «Долгом сне», где злодей ждет у наружной двери Богарта, но Богарт все же принуждает его самого войти в дверь. Парень сопротивляется: «Не буду выходить», тогда Богарт стреляет ему в ногу. Тот все равно не выходит, тогда Богарт стреляет ему в бок, потом в руку. В конце концов парень замертво вываливается из дверей. Это жестокая сцена, но я пытаюсь изображать насилие точно так же. Меня выводят из себя такие боевики, как «Игры патриотов», которые столь очевидны по построению, что за каждым шагом героя ощущается присутствие целого комитета. А заканчиваются они просто ужасно. Герой, которого имели во все дыры в первой половине фильма, вступает в смертельную схватку со злодеем, и тот, падая на землю, натыкается на что-то острое! Всякий, снимающий кино подобным образом, должен быть заключен в темницу для киноработников и лишен возможности до поры до времени делать фильмы. Единственной причиной, по которой можно снимать кино о мести, является убийство злодея главным героем в финале, в противном случае это все равно что смотреть фильмы Залмана Кинга, вырезав из них всю эротику.

ЛБ:В «Дерзком» смысл не в том, что парень добивается возмездия, а в том, что он морально деградирует, добиваясь его. Именно это наполняет финал такой горечью. Парень получает то, чего хотел, но при этом теряет часть самого себя. За все надо платить.

РЭ:Точно. А в «Играх патриотов» герою платить не приходится.

ЛБ:С другой стороны, насилие и расизм, скажем, «Бешеных псов» в значительной степени раскрывают нам глаза на то, кто мы есть на самом деле. В таком смысле этот фильм не жесток, а гуманен, поскольку показывает нам наши темные стороны.