Исроэл-Иешуа Зингер - О мире, которого больше нет

Время от времени между пьяными крестьянами вспыхивали драки и они принимались разбивать друг другу головы дрючками и « клоницами », жердями, которыми закреплены тележные доски. Но местечковый стражник, носивший смешное прозвище Капенос, то есть «нос, из которого капает», с несколькими деревенскими стражниками утихомиривал драчунов своей шашкой. Во время любой крестьянской драки перепуганные еврейские торговцы начинали запаковывать товар: боялись, что вот-вот «начнется». Но вскоре снова все распаковывали и торговали дальше…

Источником дохода для местечка была и мобилизация лошадей. Раз в год было положено приводить всех лошадей на комиссию: проверяли, годны ли они к строевой службе в случае войны. Крестьяне приводили тысячи лошадей на комиссию, которая состояла из сохачевского начальника и нескольких кавалерийских офицеров. Ржание слышалось издалека. Крестьянин, чьей лошади ставили на круп печать в знак того, что она признана годной, гордился этим и смеялся над соседом, чья тщедушная кляча была забракована. Мужики, хозяева забракованных лошадей, страшно этого стыдились, в отличие евреев, которых не очень трогало, если их лошадок не признавали годными. Во время этих мобилизаций тысячи съехавшихся крестьян тратили в местечке немало денег, а еще они пили и плясали в мужицких шинках и съедали кучу свинины. Наш сосед Пясецкий, толстый белокурый мужик, курносый, с маленькими глазками и жесткой щеткой льняных волос — он и сам был похож на свинью, — в эти дни закалывал великое множество свиней. Видимо, ему страшно нравилось колоть свиней, забивая их, он причинял им невероятные мучения. Он их резал и жег живьем, устраивал какие-то оргии со своими ножами и топорами, так что визг убиваемых животных разносился по всему местечку. Мой папа, слыша это, ходил бледный от жалости к несчастным животным, тварям хоть и нечистым, но все-таки Божьим.

— Ой, батюшки, когда же, наконец, кончится эта грязь! — бормотал отец, слыша душераздирающие вопли хрюшек и звуки распутных песен и плясок пьяных мужиков и баб.

После « отпустов », ярмарок и мобилизаций лошадей в местечко приходили еврейских нищие и требовали щедрого подаяния у обывателей, которые только что неплохо заработали. Время от времени в местечке появлялся возок «внука» [386] «Внук» — в хасидской традиции так называли потомков известного цадика вне зависимости от того, сколько поколений отделяло их от знаменитого предка. , странствующего мелкого «бабского» ребе. Возком правил балагола, заодно выполнявший обязанности шамеса. «Внуки» всегда подъезжали к нашему дому, чтобы нанести визит раввину. Мама, родившаяся в миснагедской семье, посмеивалась над этими мелкими ребе в сподеках, с длинными пейсами и в шелковых жупицах, невеждами, которые выдавали себя за чудотворцев и праведников. Но папа принимал их с почетом: как-никак потомки святых людей, «внуки» великих цадиков, ведь все они утверждали, что происходят от Бешта [387] Бешт — акроним основоположника хасидизма Исроэла бен Элиэзера (1700–1760), прозванного Баал-шем-тов (добрый знахарь, древнеевр. ). , Козеницкого магида [388] Козеницкий магид — «Проповедник из Козеницев» — прозвище Исроэла б. Шабсая из Козеницев (кон. XVIII — нач. XIX в.), влиятельного хасидского цадика и талмудиста. Его потомки стали основателями многих хасидских династий. Козеницы — уездный город Радомской губернии. или Святого Еврея [389] Святой еврей — прозвище Янкева-Ицхока Рабиновича из Пшисухи (1766–1813) — хасидского цадика, основавшего наиболее влиятельную линию в польском хасидизме. Пшисуха — местечко в Радомской губернии. . Они с удовольствием пили чай, которым их потчевала мама, а в процессе чаепития высчитывали ее невероятную родовитость, как с отцовской, так и с материнской стороны, и жаловались на свою долю: хасиды, дескать, к ним не ездят, они сами вынуждены ездить к хасидам, таскаться по всему свету. Вечно у них были претензии к другим отпрыскам своей династии, которые захватили власть и наследственный титул «деда», а они остались на бобах и вынуждены скитаться по свету.

— Ой, раввин, скверная это вещь — таскаться в кибитке, — вздыхали они. — Вечно ты бездомный, без жены и без детей, и заработков тоже нет. Все уходит на лошадку и на шамеса, не рядом будь помянут…

Шамесы, люди маленькие, оставались во дворе при исхудавших лошадках своего ребе, клали им в торбы сено и, как и подобает священнослужителям, говорили, вставляя в речь слова на «святом языке», но так, что только демонстрировали этим свое невежество.

— Ребецин, я бы желал омыть руки, — просили они, что по-простому значило: есть хочется [390] я бы желал омыть руки… что… значило: есть хочется. — Перед трапезой ритуально омывают руки. .

Конечно, хасиды в местечке и смотреть не хотели на этих мелких цадиков для баб и простаков, но женщины и ремесленники как раз уважали таких простых ребе, приходили к ним за благословением и покупали у них всякие амулеты, заговоренные корешки, «дьяволову кожу» [391] Дьяволова кожа — кожа ската или акулы. Считалось, что она обладает магической силой. , святую траву, которую те называли красивым словом «иссоп» [392] Иссоп — синий зверобой, степное травянистое растение, многократно упомянутое в Писании. , волчьи зубы, заговоренный янтарь, елей, медные трехгрошовые монеты и тому подобное. Шамес, он же балагола, отводил женщин к цадику, чтобы тот благословил их самих и их детей. Он упаковывал проданные по дешевке священные предметы и собирал «выкупы» [393] «Выкупы» — так назывались пожертвования, которые хасидские цадики собирали со своих приверженцев. :

— Женщина, с вас дважды «хай» [394] Хай (букв. жизнь, древнеевр. ) — гематрия (сумма числовых значений букв) этого слова равна 18, поэтому число 18 было широко представлено в различных еврейских магических практиках, в частности связанных с исцелением, рождением ребенка и т. п. Обычно гонорар хасидских цадиков за благословение был кратным 18. Здесь, поскольку речь идет о бедной пастве, шамес собирает по 36 грошей (18 копеек) или 36 копеек. , и ни копейкой меньше, — заявлял он. — И мне что-нибудь прибавьте, а вам за это Бог поможет.

Мелкий ребе таращил глаза, корчил гримасы и на месте изготовлял амулеты: писал их гусиным пером и чернилами для свитка Торы на клочках пергамента. Эти амулеты он клал в маленькие красные мешочки и наказывал своим хасидам и их женам носить их на шее не снимая и ни в коем случае не открывать…

Среди женщин, которые приходили к мелкому ребе, были жены хасидов и ученых людей. Мужья их обычно не пускали, но жены украдкой пробирались к «внукам» и изливали им все свои сердечные горести. Они не хотели мириться с тем, что мужья испрашивают для них благословения у своих великих «добрых евреев». Им хотелось, чтобы у них были собственные цадики, которые понимают женское сердце. Нередко им потом доставалось от мужей за веру в этих цадиков, разъезжающих в возках…