Игнасио Идальго де Сиснерос - Меняю курс

Пост командующего республиканскими воздушными силами давал мне возможность быть в курсе всех дел на фронте. Я знал, что, если операция в Эль Пардо продлится еще несколько дней, она может кончиться для республики катастрофой. Мы израсходовали почти все боеприпасы. Солдаты двух последних бригад, брошенных Рохо в бой, имели по 20 патронов вместо 300 по норме. Легко понять, с каким облегчением мы вздохнули, когда враг, видя стойкое сопротивление республиканских войск, решил, что его наступление провалилось, и прекратил атаки.

Для республиканцев передышка была очень кстати. Мы получили возможность ускорить шедшую полным ходом организацию новой армии. Прибыло несколько советских пароходов с вооружением, в котором мы так нуждались (артиллерия, танки, самолеты и т. п.).

Вновь созданные, хотя и не полностью укомплектованные, бригады республиканское командование сосредоточивало на восточном берегу реки Харамы. Отсюда оно планировало предпринять наступление на фашистов.

Но враг опередил нас. В первых числах февраля 1937 года он начал крупную операцию в этом же районе, прорвав наш фронт. Чтобы остановить дальнейшее продвижение противника, республиканское командование бросило в бой войска, предназначенные для нашего собственного наступления, которые, к счастью, находились поблизости. Воздушные силы действовали точно и энергично; с беспримерным героизмом [379] сражались республиканские войска и интернациональные бригады. Благодаря их стойкости после пятнадцати дней кровопролитных боев на Хараме враг вновь отступил.

Республиканская авиация, замечательно проявившая себя в этом сражении, снова подтвердила данное ей народом название «Ла глориоса».

Чтобы не показаться пристрастным, сошлюсь на мнение двух авторитетных лиц, свидетелей боевых подвигов республиканской авиации.

Долорес Ибаррури, принимавшая активное и действенное участие в обороне Мадрида, в своей книге «Единственный путь» {145} пишет:

«Без авиации и танков оборона Мадрида была бы не только трудной, но просто невозможной. Небольшое количество самолетов, которыми располагали народные войска, постоянно находилось в воздухе, дезориентируя врага. Он не мог себе представить, что это были одни и те же самолеты и что одни и те же летчики творят чудеса, защищая небо Мадрида».

Генерал Висенте Рохо в своей книге «Героическая Испания» вспоминает:

«Участие авиации, сотрудничавшей с наземными войсками, в некоторых случаях оказывалось решающим. Только благодаря своей смелости, беспримерному боевому духу, мастерству и самопожертвованию могла она сражаться в столь трудных условиях. Все прекрасно понимали ее значение в те дни. Случалось, истребители по пять раз подряд спасали наши передовые от бомбардировок противника. На Хараме каждый день с утра до вечера авиация обеспечивала безопасность наших позиций с воздуха. Иногда воздушные бои завязывались на глазах республиканских войск. В некоторых сражениях участвовало более 100 самолетов. Смелость, с какой наши летчики нападали и сбивали вражеские самолеты, производила на земле сильное впечатление, вызывая на боевое соревнование. Летчики перекрыли все установленные нормы. Случалось, они совершали по семь боевых вылетов в день, настолько сложной была обстановка, настолько сильного напряжения и огромных усилий она требовала. Это явилось причиной того, что сражение на Хараме чрезвычайно утомило людей и привело к износу техники, но, к счастью, результаты с лихвой компенсировали все жертвы». [380]

Таким образом, генерал Висенте Рохо, командующий армией и руководитель обороны Мадрида, дает высокую оценку действиям республиканской авиации. Это лучшая и заслуженная награда советским и испанским летчикам, принимавшим участие в тех боях.

Ради справедливости должен сказать, что в ту пору в наших воздушных силах большинство летчиков было из Советского Союза. Это соотношение изменилось после сражения под Гвадалахарой, когда мы получили возможность укомплектовать республиканские эскадрильи выпусниками авиационной школы в Лос-Алькасересе и первой группой летчиков, вернувшихся отлично подготовленными из СССР.

И снова Мадрид был спасен. Фашистам удалось захватить лишь несколько пядей земли, заплатив за них потоками своей крови. Линии, на которых они укрепились, остались неизменными до конца войны.

* * *

Узнав месторасположение нашего командного пункта, враг пытался уничтожить его, непрерывно бомбардируя аэродром и городок Алькала.

Эти налеты обходились фашистам недешево, несмотря на сильный эскорт истребителей, сопровождавших бомбардировщики, почти всегда противник терял несколько самолетов. В Алькала мы держали две лучшие эскадрильи. Одна из них всегда была наготове. Летчики и механики находились у самолетов, чтобы в случае необходимости немедленно взлететь. Как только раздавался сигнал тревоги, они тут же поднимались в воздух. Я не раз наблюдал: сирены еще продолжали завывать, а истребители уже отрывались от земли.

Во время таких налетов часть наших самолетов вступала в бой с истребителями противника, а остальные атаковывали бомбардировщиков, заставляя их сбрасывать свой груз где попало.

Эскадрильи ПВО были укомплектованы советскими и испанскими летчиками. Несмотря на огромную разницу в характерах и обычаях, они прекрасно понимали друг друга. В тот период, о котором я говорю, командовали этими соединениями советские летчики. Между ними и испанцами никогда не было разногласий: летчики прикрывали друг друга в бою и соревновались в умении и отваге.

Дисциплина у советских летчиков была значительно лучше нашей. Строгий воинский порядок существовал во всем, даже [381] в таких на первый взгляд мелочах, как отдача рапорта или обращение к старшему по чину. Все это оказывало влияние и на испанцев. Надо было видеть, с какой серьезностью испанские летчики просили слова и излагали свое мнение на предполетных и послеполетных разборах боевых действий. Мы и прежде готовились к каждой операции, но не так вдумчиво, не придавая этому того значения, какое оно в действительности имело.

Наши советские друзья удивлялись тому, что для испанцев час обеда являлся чем-то священным. Мы, конечно, не приостанавливали из-за этого полеты, но всегда старались по возможности соблюдать его. Для советских же летчиков, даже в моменты затишья, было безразлично, когда есть.

Между прочим, советские люди так и не смогли привыкнуть к некоторым нашим блюдам. Помню, в одну из моих поездок в Бильбао глава правительства басков Агирре, зная мои вкусы, прислал мне на аэродром две кастрюли с угрями и кальмарами, приготовленными самым изысканным способом - в «собственных чернилах» {146}. Я взял их с собой в Валенсию. Там я узнал о возвращении в СССР двух советских летчиков, раненных при обороне Мадрида. Я решил пригласить их на прощальный ужин и угостить типичными испанскими блюдами - угрями и кальмарами. В тех условиях они были необычайной редкостью. Я никогда не забуду выражения удивления и отвращения на лицах летчиков, когда они увидели этих животных, плавающих в черном соусе. Они смотрели в тарелки и на меня, не отваживаясь приступить к еде. Мы пытались объяснить им, что это баскский деликатес. Но все было напрасно! Они так и не притронулись к еде. Картина повторилась, когда подали угрей. Перед советскими летчиками поставили кастрюльки, в которых лежали маленькие белые животные с черными глазками. Мои гости брезгливо посмотрели на них будучи убеждены, что это черви, и, не дожидаясь наших объяснений, с извиняющейся улыбкой вернули кастрюльки женщине, обслуживавшей нас за столом. Короче говоря, я потерпел самое крупное в моей жизни кулинарное фиаско. Пришлось приготовить им омлет без всяких приправ.