Игнасио Идальго де Сиснерос - Меняю курс

Английский губернатор и его дочь были в восторге от праздника, на котором их сопровождал Пепе. Бедный, он не мог представить себе, что ждет его через несколько часов!

Солеа интересовалась всем, что имело отношение к Пепе и англичанке. Как я и предполагал, она выкинула один из своих классических номеров. Во дворе своего дома она взяла двух мальчишек шести и семи лет, купила им сладостей и направилась с ними в отель «Альфонс XIII». Там она приказала посыльному передать англичанке, что имеет к ней срочное поручение. Девушка немедленно спустилась вниз. Солеа, указав ей на мальчиков, сказала: они - сыновья ее и Пепе; она пришла спросить, неужели англичанка прибыла так издалека, чтобы разрушить их семейное счастье. Об этой сцене мне потом рассказал посыльный. Бедная девушка покраснела и не знала, что ответить. Люди, находившиеся вокруг, конечно, поняли, в чем дело. В итоге разразился грандиозный скандал. Губернатор поторопился с отъездом. Молодая англичанка уехала, не пожелав выслушивать объяснений Пепе.

В Севилье мне довелось присутствовать на церемонии открытия канала Таблада, превратившего наш аэродром в остров. Я наблюдал за ней с подъемного моста, который соединил новый остров с городом. По этому случаю инженеры устроили настоящее представление. На полном ходу к мосту приблизился эсминец, и, когда столкновение казалось неизбежным, мост подняли, и эсминец вместе с каравеллой «Санта Мария», стоявшей на якоре вблизи моста, прошел по каналу.

Несмотря на жизнь, которую вел в то время, я все же был изолирован от политических дел. Однако до нас доходили слухи, указывавшие на то, что обстановка в стране весьма неустойчива. Первым серьезным выступлением против Примо де [160] Ривера явилась Санхуанада{79}. Оно потерпело неудачу, и несколько генералов, в том числе Батет и Агилера, были осуждены.

Восстание артиллеристов, вызванное упразднением существовавшего порядка продвижения в чинах, послужило поводом для роспуска артиллерийского корпуса и для занятия войсками его казарм. В Сиудад Реаль, где артиллеристам удалось на время захватить город, суд приговорил одного полковника к смертной казни, других командиров - к пожизненному заключению. Приговор, правда, не был приведен в исполнение. Эти события нельзя было скрыть, их обсуждали всюду, и совершенно открыто.

Среди моих друзей больше всего этой расправой возмущался Рамон Франко. Перелет из Европы в Буэнос-Айрес сделал Рамона всемирно известным. Впервые Атлантический океан был пересечен по воздуху{80}. Перелет, который он сам подготовил и осуществил, явился настоящим сюрпризом для авиаторов. Руис де Альда, его штурман, вошел в состав экспедиции, когда все приготовления уже закончились, помогал Франко только Барберан. Морского летчика Дурана, фигурировавшего в качестве одного из героев экспедиции, в последний час навязало Рамону командование морской авиации, которое не могло допустить, чтобы в столь важном мероприятии обошлись без них. Такое насилие едва не привело к отмене перелета.

Уже в Буэнос-Айресе у Франко произошла серьезная стычка с Примо по телефону. Диктатор приказал Франко отправиться в какую-то страну, но тот категорически отказался. Примо пришлось уступить. В то время Рамон был очень знаменит. Когда он вернулся в Испанию, ему устроили грандиозный прием в Уэльве. Я находился там с эскадрильей гидросамолетов. Тут же присутствовал его брат Франсиско, с которым Рамон не разговаривал уже несколько лет. На этом путешествии Франко основательно заработал, ему вручили множество подарков и денег, собранных по подписке испанцами, проживавшими в Америке, и т. д. Деньги он с примерным великодушием разделил между Руисом де Альда, Дураном и Рада. Рамон Франко стал национальным героем, пользовался огромной популярностью, приобрел значительное [161] состояние и прослыл республиканцем и врагом Примо де Ривера.

После возвращения Рамона из Америки я провел с ним несколько дней. Маленький отель, где он жил, превратился в центр конспирации республиканцев. Я был изумлен энтузиазмом, с каким Рамон занимался политической деятельностью. Он с большой расточительностью раздавал деньги, поэтому вокруг него постоянно толпились прихлебатели. Эти люди не внушали мне доверия, и постепенно я стал отдаляться от него.

Обстановка, складывавшаяся в стране, начала беспокоить придворных, до тех пор витавших в облаках. Ту же озабоченность я замечал и в доме сестры, куда к моему шурину Жевенуа часто приходили Рикардо Эспехо, Мигель Понте и некоторые другие и обсуждали так называемое «безразличие» многих военных к королю. Для пресечения этой опасной тенденции генералы и офицеры, наиболее преданные монархии, создали своего рода хунту. Мне не известны во всех подробностях цели этой организации. Я знал только о некоторых ее решениях. Одно из них предусматривало обновление военного дворцового персонала за счет привлечения молодых авторитетных военных, не принадлежавших к привилегированным семьям. Кандидатами в адъютанты короля называли майора авиации Эдуардо Гонсалеса Гильярса и подполковника Августина Муньеса Грандеса - двух молодых офицеров, пользовавшихся большим авторитетом в армии и происходивших из относительно бедных семей.

Никто не сомневался, что назначения будут приняты теми, кому их предлагали. Но, к большому удивлению в высших сферах, Муньес Грандес отказался от предложенного поста. Впервые военный отверг честь стать адъютантом короля. Назначили Паблито Мартина Алонсо, молодого подполковника, тоже из небогатой семьи. Муньес Грандес предпочел вернуться в Марокко и командовать местной полицией.

Кроме того, члены хунты считали, что надо дать лошадей для игры в поло некоторым кавалерийским и артиллерийским полкам в провинции, где офицерство стало испытывать «безразличие» к монархии. В Испании поло всегда было игрой привилегированных классов. Они думали, предоставив офицерам в провинции возможность заниматься аристократическим спортом, льстившим их тщеславию, создать у них иллюзию близости к дворцовым кругам. Для поддержания верноподданнических чувств к монарху они предусматривали, чтобы [162] секретариат короля больше рассылал офицерам поздравлений, фотографий и проявлял другие признаки внимания, о которых монарх может не знать, но которые произведут хорошее впечатление и заставят думать, будто он постоянно помнит о своих подданных. О значении таких мелочей могу судить, исходя из собственного опыта. Когда мне присвоили чин майора, я получил фотографию короля с надписью: «Майору Идальго де Сиснеросу, Альфонс XIII».

Вначале меня удивило такое внимание. И хотя уже тогда мои симпатии к монархии начинали исчезать, должен признаться, королевская фотография польстила моему тщеславию и в глубине души я гордился подарком. Потом я узнал: этой милостью я обязан Мигелю Понте, подсказавшему мое имя в секретариате и рассчитывавшему таким образом восстановить мою пошатнувшуюся приверженность монархии.