Георгий Михайловский - Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

Рассказы о личных переживаниях и тревогах автора перемежаются с весьма обстоятельными и совсем не казёнными «родословными» политических карьер тех, кто вершил судьбы России, кто оказывал существенное воздействие на формирование её внутриполитического и международного курса.

Точные и профессионально безукоризненные отчёты о переговорах, заседаниях, дискуссиях «в верхах» правительства или российского МИД чередуются с описаниями споров тогдашних политиков, высокопоставленных чиновников или «просто» интеллигентных людей о судьбах России.

И буквально не счесть красочных, чётких, остроумных зарисовок с натуры, умело, уверенной рукой набросанных портретов случайных попутчиков, сослуживцев, литераторов, чиновников, политиков — хорошо известных и позабытых уже современников автора.

Однако же такое смешение жанров, тем, стилей отнюдь не приводит к хаосу. Всё единят, сопрягают, стягивают в цельную картину российской жизни тех лет трезвый и неравнодушный взгляд автора, его размышления и оценки, само его постоянное «присутствие» в «Записках». История предстаёт в них в живых лицах и характерах, в радостях и огорчениях повседневности наших не таких уж и далёких предшественников, в волновавших и забавлявших их фактах, анекдотах и слухах, в их надеждах, заблуждениях, иллюзиях.

В «Записках» Г.Н. Михайловского живые люди, живая жизнь, ещё живое, кажется, едва только успевшее остановиться время. Быть может, именно поэтому они чем-то напоминают ещё один возвращённый из небытия роман «из русской жизни», герой которого — российский интеллигент в предреволюцинные и революционные годы.

Странностей, когда они входят в привычку, а тем паче становятся вровень с национальной традицией, не замечаешь. Мы, например, давно сжились с тем, что собственное наше прошлое (Отечества — почти всегда, семейное — отнюдь не редко) открывается нам, а говоря прямее, всего лишь приоткрывается, мало того что по прошествии нескольких десятилетий, но и непременно после крутых перемен в судьбе страны.

Вступление на престол каждого Романова не только порождало надежды и иллюзии, но и позволяло критически подступиться к делам, мыслям, характеру его усопшего или убитого предшественника. Это, как правило, очень и очень устраивало нового самодержца, создавая своего рода контрастный фон для неизменно обещавшихся реформ, послаблений, переустройств. Однако и общество, по крайней мере образованная его часть, в накладе не оставалось. Ибо тотчас же появлялась возможность хоть краешком глаза заглянуть в архивы, опубликовать что-нибудь из запрещавшихся прежними властями сочинений — политических, философских, художественных. О советском периоде нашей истории и упоминать нечего. Так что борьба с «белыми пятнами» у нас, кажется, в крови.

За последние полтораста лет Россия пережила уже не одну оттепель, за которой обычно следовали заморозки, застой, судорожные и кровавые потрясения. Но общество, по заведённому порядку, получало право поразмышлять обо всём этом постфактум.

«Затирание белых пятен» — процесс необходимый, но мучительно трудный и — вот парадокс! — в немалой степени бесполезный. Нам приходится без конца догонять самих себя, и эта гонка настолько захватывает, горы «вдруг дозволенного» так ошеломляют, обескураживают, придавливают, что нередко сам этот процесс ускоренного, лихорадочного освоения и присвоения собственного прошлого поглощает без остатка: он становится чуть ли не самоцелью. Не хватает ни времени, ни сил осмыслить, понять, прочувствовать судьбы людей, для которых наше прошлое было их настоящим. Но какие же тогда уроки из случившегося с ними можно извлечь?

Все это вещи достаточно хорошо — до банальности хорошо! — известные, писаные и переписанные. Но они настойчиво напоминают о себе всякий раз, когда наталкиваешься на незаурядное, талантливое свидетельство о минувшем, которое без толку провалялось в архивах более полувека, как это было в случае с «Записками» Г.Н. Михайловского. Этой книге и цены не было бы, увидь она свет вовремя, сразу же после написания. Цены ей, думается, нет и сейчас, но то уже другая цена — цена, которую приходится платить далёким потомкам автора за то, что «Записки» эти не попали в руки и не пригодились нашим предшественникам, а стало быть, и не были переданы по наследству нам как ими осмысленный и чему-то научивший их опыт.

Нам остаётся лишь поспешно заполнять пробелы в собственном историческом и нравственном воспитании, уповая на то, что если и не мы сами, то наши дети и внуки извлекут урок для себя и страны из ошибок, заблуждений и надежд наших предшественников.

Трагична, запутана, до конца не разгадана судьба «Записок» Георгия Николаевича Михайловского. Комментировать, толковать, оспаривать их — дело историков, для которых эти обширнейшие мемуары могут представить, по-видимому, значительный профессиональный интерес. Да и для нынешних наших дипломатов, молодых в особенности, они могут послужить своего рода учебным пособием.

Но, конечно же, «Записки» эти рассчитаны отнюдь не только на специалистов. Прочитать их стоит всем, кому не безразличны «вчера», «сегодня» и «завтра» России.

Время и усилия не будут потрачены впустую. Ибо «Записки» эти каким-то непостижимым образом затягивают читателя, погружая его в ту жизнь, которой уже нет, но которая подготовила и открыла то, что ещё так недавно именовалось эпохой войн и пролетарских революций. Тем более что книга Г.Н. Михайловского рассказывает о России, которую мы потеряли (если вообще верно, что потеряли?!), куда больше, чем многочисленные рассуждения и эссе современных политиков и публицистов.

Настоящие беглые заметки охватывают период времени от конца августа 1914 г., когда я был приглашён на службу в министерство иностранных дел, до 28 февраля 1917 г., когда пало царское правительство и наше министерство перешло к первому министру иностранных дел, поставленному революцией, — П.Н. Милюкову.

В министерстве мне пришлось последовательно занимать должности секретаря Юрисконсультской части (при начальнике её профессоре бароне Б.Э. Нольде, впоследствии директоре II Департамента и товарище министра), помощника начальника Юрисконсультской части, затем начальника Международно-правового отдела с возложением обязанностей юрисконсульта МИД и члена Высшего призового суда от того же министерства.

На моей обязанности лежал, между прочим, доклад министру по делам Совета министров, отнесённым к ведению Юрисконсультской части и хранившимся в ней, что заставляло меня быть всегда в курсе не только внешней, но и внутренней политики царского правительства. Если к этому прибавить постоянное участие моё в качестве представителя ведомства в многочисленных междуведомственных комиссиях по разным вопросам юридического и политического характера, связанным с войной, как-то: в комиссии по вопросам морской войны, по вопросу о положении неприятельских подданных, обследованию германских и австро-венгерских торгово-промышленных предприятий, по немецкому землевладению в России, комитете по борьбе с немецким засильем, по привилегированным категориям неприятельских подданных и военнопленных (славян, румын, армян, эльзасцев, итальянцев и др.), русско-польской комиссии 1917 г. и т.д., — то у меня не могло не оказаться достаточно ясного и полного представления о политике различных ведомств в связи с мировой войной.