С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью...

небольшую острую бородку. Вязаная шапочка на голове, френч с накладными

карманами, брюки, забранные от колен в шерстяные чулки, ботинки из грубой

кожи, дымящаяся трубка во рту - все это делало его не похожим на местных

жителей.

- Кто это? - тихо спросил Есенин у шагавшего рядом Чагина.

Тот не успел ответить, как странный прохожий поравнялся с ними и, вынув

изо рта трубку, слегка поклонился Чагину.

- Здравствуйте, Степан Дмитриевич! - как всегда, приветливо ответил

Чагин и протянул "горцу" руку. - Познакомьтесь, это - Сергей Есенин, поэт, из Москвы. А это Степан Дмитриевич Нефедов, или Эрьзя. Профессор. Ведет

скульптурные классы в нашей художественной школе.

- Весьма рад, - мягко произнес скульптор, вглядываясь в лицо поэта. -

Но, кажется, мы знакомы. И познакомились, помнится, году в пятнадцатом или

шестнадцатом - война шла... Не ошибаюсь?

- Да-да-да! - раздумчиво протянул Есенин и вдруг хлопнул себя по лбу: -

То-то гляжу: знаю я эти глаза и брови. Все вроде незнакомое, а глаза и брови

- знакомые! Вы ж тогда при каком-то лазарете служили, а мы с Клюевым туда

стихи читать приезжали, верно?

- Да, я помогал докторам по челюстным ранениям... Трудное было время...

Но ничего, перетерпелось... Вы в Баку впервые?

- Считайте, впервые.

- Город колоритный - и людьми, и бытом, и строениями. Помните

землепроходца Афанасия Никитина: "Бака, где огнь горит неугасимый"... Вот

хожу - всматриваюсь... Долго здесь пробудете?

- Пока не знаю, - Есенин взглянул на Чагина. - Если Петр Иваныч не

прогонит - поживу. .

- Не торопитесь... Здесь есть что посмотреть...

Мимо, почти задевая, прогрохотала высокая колымага, наполненная

самодельным кирпичом... Прошли, громко разговаривая и размахивая руками,

трое нефтяников в старых замасленных комбинезонах, стуча по камням ботинками

- такими же, в каких был профессор. Их выдавали по ордерам в спецмагазинах.

- Будет время, заходите ко мне в мастерскую. Это рядом, Петр Иванович

знает.

И, простившись, Эрьзя быстро зашагал вниз по улице...

- Редкий талантище, - Чагин посмотрел вслед художнику. - Тут для Дома

Союзов горняков он делает скульптуры рабочих - диву даешься! Представляешь:

до революции в Азербайджане не было ни одного национального скульптора, не

вылеплено ни одной человеческой фигуры: ислам запрещал. И вот перед тобою -

как живой - рабочий-азербайджанец, скажем, тарталыдик. Знаешь, кто такой

тартальщик?

Есенин покачал головой.

- Это тот, кто добывает нефть с помощью специальных ведер. Нелегкое,

должен сказать, дело. Так вот, фигура: нефтяник за работой - тартанием...

Первая в мировой истории скульптура нефтяника-азербайджанца! Каково?

Впрочем, увидишь сам... Ты ж - старый знакомый...

Вскоре, проходя по Станиславской улице, Чагин предложил Есенину:

- Давай-ка заглянем к Степану Дмитриевичу. Его мастерская здесь, во

дворе института. Он и обитает тут же...

Уже войдя во двор, можно было определить: здесь живет скульптор - вдоль

стен дома на подставках возвышались человеческие фигуры в полный рост,

бюсты, головы из глины и еще какого-то неведомого материала.

Большая, с высокими потолками комната заставлена тумбами с начатыми

работами студентов, в глубине размещались произведения профессора -

скульптурные портреты Ленина, Маркса, Энгельса, фигуры рабочих-нефтяников.

- Хозяин дома? - крикнул Чагин.

- Дома, дома, - отозвался из-за перегородки Эрьзя и вышел, обтирая руки

небольшой мокрой тряпкой. - Прошу!

Есенин приблизился к скульптуре Ленина, обошел ее со всех сторон.

- Нелегко? - поэт посмотрел на скульптора.

- Весьма. Видел Владимира Ильича давно, еще в Париже. Впечатление он

произвел сильное - живой, серьезный, прямой, в споре - резкий... Но

познакомиться не довелось... Работаю по памяти... В Батуме не были?

- Нет, не был.

- Будете - посмотрите там мраморный бюст Ильича. Он в городском сквере

стоит. Правда, не все в нем получилось, как хотелось... Здесь начал новую

работу. Вот - Ленин на трибуне, отвечает на записки рабочих... Этот человек

давно меня занимает. Лет пять назад на Урале, под Екатеринбургом, дикую

скалу подыскал - вот, думаю, из чего соорудить памятник Ильичу! Очень жалею,

что не удалось...

Есенин понимающе кивал, от этого движения его мягкие, с желтоватым

оттенком волосы спадали на лоб, он изредка поправлял их рукою...

Остановившись у автопортрета скульптора, Есенин спросил Эрьзю:

- А вы с Коненковым не знакомы?

- С Сергеем Тимофеевичем? Ну как же, как же! С Московского училища

живописи. А вы его знаете?

- Знаю. Бывал у него на Красной Пресне, пели под гармошку. .

- Да, гармонь он любил, - подтвердил Эрьзя.

Чагин, поотстав, задерживался около работ и, время от времени бросая

взгляд на беседующих, сожалел, что поблизости нет фотографа: снимок был бы

редчайшим...

Степан Дмитриевич Нефедов был старше Есенина на двадцать лет: он

родился в 1876 году, в Поволжье. Мордвин по национальности (псевдоним Эрьзя

- название одного из мордовских племен), будущий скульптор прошел тяжкую

школу жизни. По окончании училища живописи, ваяния и зодчества уехал в

Италию, тем самым избежав ареста за связь с революционно настроенными

студентами. Зарубежные выставки его работ сделали имя Эрьзи известным,

газеты писали о "русском Родене". После Октября Семен Дмитриевич, как и

многие художники, всем сердцем стремился "понять и почувствовать Россию в

годы высочайшего парения и чувственно показать направление ее полета в

будущее" (К. Федин). В 1918-1925 годах, живя на Урале, в Новороссийске, Батуме, Баку, он создал ряд памятников павшим борцам революции, скульптурные

портреты Маркса, Энгельса, Ленина, Шота Руставели... Много труда Эрьзя

вложил в оформление Дома Союза горняков Азербайджана.

О дружбе Эрьзя и Есенина известно немного. Между тем их общение, мне

думается, было небесполезно для обоих, особенно для Есенина. Ведь тот и

другой смотрели на жизнь художническим взглядом, вместе с народом радовались

и печалились. Тот и другой думали о Ленине, ленинцах, старались найти пути

воплощения их образов в слове и камне. У них имелось немало общего, и они не

могли не тянуться друг к другу. Так оно и было.

С 1950 года до кончины скульптора (1959) с ним часто встречался Борис

Николаевич Полевой. На основе живых рассказов художника и разного рода

публикаций о нем писатель создал книгу "Эрьзя", выходившую несколькими

изданиями в Саранске и Москве. Небольшой объем книги не позволил осветить

некоторые темы, в том числе тему "Эрьзя и Есенин". Она-то и была затронута в