С. Кошечкин - Весенней гулкой ранью...

"Ну, хорошо, - рассуждал я, - кошек на свете в самом деле много. Но

неужели поэт и его сестра однажды пытались их считать?"

Оказывается, пытались.

Александра Александровна позже рассказывала:

- Ехали мы на извозчике, и нам то и дело попадались кошки. Я сказала

Сергею, что столько их никогда не видела. Он рассмеялся и говорит: "Давай

считать..." Как заметит - вскакивает с сиденья: "Вон, вон, еще одна!" А на

следующий день прочитал стихи "Ах, как много на свете кошек...".

"...Его жизнь была его поэзией, его поэзия была его жизнь" - эти слова

Тургенева о Гёте можно без натяжки соотнести с Есениным.

Все рождалось из увиденного, пережитого... И потому ему были не по душе

подражатели и верхогляды. "Ни одного собственного образа! - отозвался поэт о

стихах кого-то из них. - Он сам еще не пережил того, о чем с чужих слов

говорит".

Прочитав есенинскую строку: "...рыжая кобыла выдергивала плугом

корнеплод", можно не сомневаться, что и в действительности кобыла была

рыжей, а не дымчатой или, скажем, серой в яблоках. "Вынул я кольцо у

попугая..." - значит, был с ним такой случай, был попугай и кольцо было.

Если, обращаясь к собаке знаменитого артиста, поэт называет ее Джимом,

наверняка она носила такую кличку.

"Каждая строчка его говорит о чем-то конкретном, имевшем место в его

жизни. Все - вплоть до имен, которые он называет, вплоть до предметов" - это

свидетельствует Софья Виноградская, писательница, которая была знакома с

Есениным и хорошо знала его быт, взаимоотношения с различными людьми.

Источник поэзии - жизнь.

"Все мои стихотворения... вызваны действительностью и глубоко в ней

коренятся" - это высказывание Гёте Есенин мог бы повторить, не изменив в нем

ни слова.

Из произведений Есенина нам известно, как в разные годы он выглядел

("желтоволосый, с голубыми глазами" или "худощавый и низкорослый"), как

одевался ("шапку из кошки на лоб нахлобучив" или "в цилиндре и лакированных

башмаках"), как ходил ("легкая походка" или "иду, головою свесясь"), где

бывал ("нынче вот в Баку" или "стою я на Тверском бульваре"), с кем дружил

("Поэты Грузии! Я ныне вспомнил вас" или "в стихию промыслов нас посвящает

Чагин"), как звали его отца ("Какой счастливый Александр Есенин!..").

Так - деталь за деталью, штрих за штрихом - и возникает образ поэта во

всей жизненной реальности. Не абстрактный "лирический герой", а конкретный

живой человек. Его видишь: вот он идет, кому-то приветливо машет рукой; вон

он беседует с другом, гладит собаку; приехав в родительский дом, сбрасывает

ботинки, греется у лежанки.

- ...Все они думают так: вот - рифма, вот - образ, и дело в шляпе:

мастер, - говорил Есенин о стихотворцах-ремесленниках. - Черта лысого -

мастер... А ты сумей улыбнуться в стихе, шляпу снять, сесть; вот тогда ты -

мастер!

Сам он умел не только "улыбнуться в стихе...".

В лирике Есенина запечатлены "диалектика души" поэта, его художническое

восприятие многообразия изменяющегося мира. "...Нет ни одного мотива его

стихов, который не был бы мотивом его жизни, - утверждает мемуарист, - и

наоборот, в жизни его не было ничего, что не было бы так или иначе отражено

в его стихах".

Он не преувеличивал, считая свои стихи достовернейшей автобиографией.

Слова он черпал из своего сердца. А сердце его тысячами незримых нитей было

связано со многим из того, что вобрали в себя беспредельно огромные понятия

- жизнь, эпоха...

Он рассказал о времени через себя.

Он рассказал о себе через время.

4

В один из дней 1925 года с Есениным встретился Качалов. "Меня поразила

его молодость, - рассказывал друг поэта. - Когда он молча и, мне показалось,

застенчиво подал мне руку, он выглядел почти мальчиком, ну, юношей лет

двадцати". Есенин начал читать стихи. Качалов видел "прекрасное лицо: спокойное (без гримас, без напряжения, без аффектации, без мертвой

монотонности поэтов), спокойное лицо, но в то же время живое, отражающее все

чувства, которые льются из стихов...".

О том же годе вспоминает писатель Никитин: "Встреча, как всегда,

началась стихами. Я не узнавал темного, мутного лица Сережи, разрывались

слова, падала и уносилась в сторону мысль, и по темному лицу бродила не

белокурая, а подбитая улыбка".

Так пей же, грудь моя,

Весну!

Волнуйся новыми

Стихами! -

вырывается у поэта, когда он чувствует прилив новых сил, когда он - "товарищ

бодрым и веселым".

И безысходная тоска сжимает его сердце в минуты душевного упадка,

подавленного настроения:

В ушах могильный

Стук лопат

С рыданьем дальних

Колоколен.

Но и в такие моменты ему чужда и надрывная слезливость, и мировая

скорбь. "Что случилось? Что со мною сталось?" - спрашивает себя поэт

бесхитростно и откровенно.

И с той же обезоруживающей прямотой, лишенной митинговой крикливости и

наигранного пафоса, он восклицает: "...Так хочется и мне, задрав штаны, бежать за комсомолом".

Новое властно влекло к себе, звало "постигнуть в каждом миге Коммуной

вздыбленную Русь". И поэт откликался на этот зов стихами о Ленине, "Песней о

великом походе", "Анной Снегиной", "Балладой о двадцати шести",

"Стансами"...

От чистого сердца он говорил:

Равнодушен я стал к лачугам,

И очажный огонь мне не мил,

Даже яблонь весеннюю вьюгу

Я за бедность полей разлюбил.

Мне теперь по душе иное...

И в чахоточном свете луны

Через каменное и стальное

Вижу мощь я родной стороны.

Можно было думать, что жизненные позиции поэта определились. Желание

"быть певцом и гражданином... в великих штатах СССР" становилось

реальностью.

Но в действительности все обстояло сложнее. Старые привязанности

оказались более сильными, чем представлялось. От сегодняшнего и завтрашнего

взор поэта обращался ко вчерашнему:

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревенчатой избы.

И снова, как бывало прежде, в его душе борются разноречивые

переживания. Искреннее стремление вчувствоваться в новое не в состоянии

одолеть давнишних пристрастий. Рождаются сомнения, неуверенность в своих

силах, подчас приводящие к горькому итогу:

Я человек не новый!

Что скрывать?

Остался в прошлом я одной ногою,

Стремясь догнать стальную рать,

Скольжу и падаю другою.

Все неотступнее ощущение одиночества.

В родном краю поэт, как ему кажется, никому не знаком, а "те, что

помнили, давно забыли". А жизнь идет своим чередом: сельчане "обсуживают

жись", хромой красноармеец "рассказывает важно о Буденном", комсомольцы

"поют агитки Бедного Демьяна"...