А. Глумов - Н.А.Львов

Милости Павла этим не ограничились. В день выхода указа 21 августа был обнародован еще второй указ: «О разрабатывании и введении в общее употребление земляного угля, отысканного под Боровичами и но берегу реки Меты». Львов добился наконец признания - через десять лет своих геологических изысканий! Через месяц, новым указом от 21 сентября, Львов назначался начальником всех угольных разработок в России. Губернаторам предписывалось сообщать ему о месторасположении залежей каменного угля. По всем губерниям были разосланы запросы. Обещаны вознаграждения.

А меж тем наступила пора Львову следить за строительством глинобитного домика в Арапакаси. Пришлось выехать туда самому. Осень выдалась холодная, дождливая. О своем пребывании в Арапакаси он рассказывает Марии Алексеевне в письме:

«...вот, мой друг, как ты уехала, а государь меня послал достраивать земляной домик в чухонскую деревню; жил я там один-одинехонек, в такой избе среди поля, к которой во весь мой короткий рост никогда прямо стать нельзя было. Притом погода адская, дождь, ветер, а ночью вой безумолкной от волков так расшевелили меланхолию, что мне и мальчики казалися; не мог ни одной ночи конца дождаться, а волки все воют; я представил, что они и девочку съели, да ну писать ей песнь надгробную: ничего бы этого не было, кабы ты не уехала, ночь бы себе, а мы себе. - Вот как я приеду к тебе в Никольское, то дам ноты волкам, пусть они поют, как умеют, а мне казаться будет концертом Паезелловым. Арапакаси сентябрь 26-го дня 1797». К письму приложены стихи «Ночь в чухонской избе на пустыре», знаменательные для истории русской литературы:

«Волки воют... Ночь осенняя,

Окружая мглою темною

Ветхой хижины моей покров

Посреди пустыни мертвыя,

Множат ужасы - и я один!

Проводя в трудах ненастной день

И в постели одиноческой

Я надеялся покой найти;

Но покой бежит из хижины,

Где унынье прерывается

Только свистом ветра буйного!

Отворю, взгляну еще в окно.

Не мерещится ль зоря в дали?

Не слыхать ли птицы бодрственной?

Возбуждающей людей на труд?

Не поет ли вестник утренний?

Воют волки... ночь ненастная

Обложила все лицо земли

Хладом ужасом - и я один!

Холод, ужас и уныние,

Дети люты одиночества

Обвилися, как холодной змей».

Он рассказывает далее в стихах об устрашающем ударе грома, который заставил его выйти из хижины и встретить ночь в лицо. Крыша избушки тем временем рухнула. «Буря мрачная спасла мне жизнь». Но в этот миг «несчастный ветр принес на крыльях трепетных» чей-то возглас...

«Ах, я слышу голос девичий,

Умирающей, растерзанной,

Стае хищной, злобной, воющей

Жертва юная досталася!»

Львов усиливает эмоциональную насыщенность повествования восклицанием:

«Не всходи ты, солнце красное,

Продолжися, ночь ужасная!..»

Но после этого выразительного аккорда сразу наступает резкий спад. Нерешительное, угнетенное раздумье, подавленное трепетание мысли: не пригрезились ли ему все эти устрашающие фантомы?

«Может, ветра свист в ущелинах

Мне в пустынном одиночестве

Показался голос девичий».

Этими стихами с явными элементами раннего романтизма Львов, без сомнения, предвосхитил появление русской романтической баллады.

В том же письме к жене он через несколько дней приписал: «Сего дня 6-е Октября. Здравствуй м. д. скоро отделаюсь и в Питер и далее» 95 .

Ему надо было приниматься за новые дела. Пока еще не прибыли ученики земляного строения, он занялся организацией угольных разработок: в Академии наук, в декабре, в Ученом собрании он сделал сообщение о приисках и о приметах залежей угля в Европейской части России, разослал на места чиновников горного дела, иногда и сам выезжал для ознакомления с карьерами. Получив ссуду в 20 тысяч рублей, приступил к разработкам валдайского угля, направив туда преданных ему шотландских мастеров.

При поддержке М. Ф. Соймонова Львов добился - не сразу, конечно, - у куратора Московского университета Ф. Н. Голицына отчислить в его распоряжение трех студентов «по его выбору и с их согласия», и 2 сентября 1798 года к нему поступили студенты Н. Лотков, В. Десятинский и сын прославленного зодчего Баженова Павел, который впоследствии сделался преподавателем горного дела.

Точно так же Академия художеств отчислила учеников «5-го возраста»: перспективного класса Петра Васильева и архитектурного - Ивана Алексеевича Иванова, с которым в дальнейшем Львова крепко свяжет судьба.

ГЛАВА 5

1798-1800

В 1798 году вышла наконец из печати переведенная Львовым первая часть труда Андреа Палладио (1508-1580) под наименованием: «Четыре книги Палладиевой Архитектуры, в коих по кратком описании пяти Орденов говорится о том, что знать должно при строении Частных домов, Дорог, Мостов, Площадей, Ристалищ и Храмов. Спб. 1798».

В предисловии «От издателя русского Палладия» Львов рассказывает, как во время пребывания в Венеции посчастливилось ему купить «довольно дорого» подлинное венецианское издание книг Палладио 1616 года, то есть то, которое было исправлено самим Палладио. Львов выполнил не менее двухсот рисунков «мерою и подобием совершенно против оригинала, ничего не переменил, ничего не прибавил», и теперь издает «в той подлинности, каковую заслуживает его совершенство».

Он отрицает трактовку Палладио французами и англичанами, которые стараются «угодить господствующему вкусу отечества своего. В моем отечестве да будет вкус Палладив», однако «пусть Аглииские каменщики научат наших прочно, чисто и прямо строить, а Французские Архитекторы располагать внутренность домов».

Львов предостерегает от слепого подражания Палладио, который не мог «пророческим взором предвидеть нужды и прихоти людей через 200 лет после него родившихся». Также и климат России диктует свои законы.

Львов считал издание Палладио одной из главных задач своей жизни. Приложил даже к некоторым экземплярам свой ранний портрет, написанный его другом Левицким в 1773 году и гравированный во Франции А. Тардье.

С тех пор пройден большой жизненный путь. Ему уже сорок семь лет, в волосах пробиваются белые пряди, но он продолжает трудиться как юноша.

Гатчина. Черное озеро. У самой воды, меж вековых деревьев высится причудливое сооружение. Оно состоит из нескольких тесно сомкнувшихся корпусов, завершенных высокими крышами. Узкая длинная башня и островерхий шпиль на ней придают зданию сходство с готическим замком. Оно так четко отражается в озере, что кажется, будто поверхность воды выложена зеркалами, а башня опрокинулась в самую глубину и шпилем касается дна.

Особенно красив этот замок поздней осенью, но вечерам: багровожелтые пятна увядающих кленов, ясеней, лип, контрастно сочетающиеся с белизной здания, завораживают взор. Какое щедрое изобилие красок! Отсвет склоняющегося к западу солнца придает белым стенам чуть розоватый оттенок. И вдруг большие стрельчатые окна пятигранной крытой террасы начинают сверкать, зажженные солнцем. Опавшие листья, разбросанные по неподвижной поверхности озера, застывают брызгами багрянца и золота.