Иван Феоктистов - Анекдоты и предания о Петре Великом

— Ахъ, какъ счастливы вы, дѣти мои, что васъ обучаютъ въ молодыхъ вашихъ лѣтахъ чтенію полезныхъ книгъ и столь хорошимъ упражненіямъ, чего я въ молодости совершенно былъ лишенъ,

Екатерина Алексѣевна, готовясь къ своей коронаціи [60] Опа была коронована 7 мая 1724 г. , вышила серебромъ кафтанъ для мужа. Когда Петръ надѣлъ кафтанъ въ первый разъ, то она сказала:

— Ахъ, батюшка, какъ онъ къ тебѣ присталъ! Какъ бы я желала видѣть тебя и всегда такъ одѣтаго.

— Безразсудное желаніе! — замѣтилъ на это Петръ. — Ты, Катенька, того не представляешь, что всѣ подобныя издержки не только что излишни и отяготительны моему народу, но что за таковое недостойное употребленіе денегъ народныхъ еще и отвѣчать я буду Богу, вѣдая притомъ, что государь долженъ отличаться отъ подданныхъ не щегольствомъ и пышностью, а менѣе того роскошью, но неусыпнымъ ношеніемъ на себѣ бремени государственнаго и попеченіемъ о пользѣ и облегченіи подданныхъ. Къ тому же всѣ таковыя убранства только стѣсняютъ меня и вяжутъ мнѣ руки.

5 ноября 1724 года, проѣздомъ въ Систербекѣ [61] Нынѣшній Сестрорѣцкъ. для осмотра тамошнихъ ружейныхъ заводовъ, Петръ вечеромъ присталъ къ Лахтѣ, чтобы, переночевавъ здѣсь, продолжать далѣе свой путь. Въ это время онъ увидѣлъ плывущій изъ Кронштадта ботъ съ солдатами, который, борясь съ сильнымъ противнымъ вѣтромъ, находился въ явной опасности и наконецъ былъ брошенъ на мель, съ которой уже не могъ сняться.

Императоръ тотчасъ послалъ на помощь къ боту шлюпку съ своими людьми. Но всѣ усилія посланныхъ и экипажа оставались тщетными; уже нѣсколько человѣкъ были сбиты волнами и едва спаслись отъ смерти.

Петръ, видя все это, гнѣвался, что работа идетъ совсѣмъ не такъ, какъ бы слѣдовало, и наконецъ, не вытерпѣвъ, самъ сѣлъ въ шлюпку и поѣхалъ къ погибающему боту. Подъѣхавъ къ нему, за нѣсколько шаговъ отъ него, онъ выскочилъ изъ шлюпки и шелъ по мели по поясъ въ водѣ. Онъ не только распоряжался стаскиваніемъ бота, но и самъ помогалъ въ работѣ, самъ спасалъ утопающихъ солдатъ; тѣхъ изъ нихъ, которые были наиболѣе утомлены, онъ приказалъ свезти на берегъ, гдѣ они и были размѣщены по крестьянскимъ избамъ. Благодаря личному участію императора, было спасено болѣе 20-ти человѣкъ.

Когда ботъ былъ наконецъ стащенъ съ мели и могъ отправиться въ дальнѣйшій путь, тогда только Петръ вернулся на берегъ и переодѣлся въ сухое платье. Онъ думалъ, какъ и было рѣшено ранѣе, переночевавъ на Лахтѣ, утромъ отправиться въ Систербекъ, но не могъ заснуть почти всю ночь отъ приступовъ жестокой лихорадки. Утромъ вмѣсто Систербека онъ принужденъ былъ отправиться въ Петербургъ и здѣсь слегъ въ постель. Съ этихъ поръ здоровье его уже не возстановлялось окончательно.

До нашихъ дней на томъ мѣстѣ, гдѣ остановился Петръ, приставши къ Лахтѣ, сохранилась «историческая сосна» (нынѣ уже сухая), свидѣтельница человѣколюбиваго подвига императора. Въ послѣднее время въ память этого подвига поставлена часовня [62] Освящена 29 іюня 1893 года. , стоящая рядомъ съ «историческою сосною».

Къ физическому разстройству въ послѣдніе мѣсяцы жизни императора присоединились еще и нравственныя огорченія. Одинъ изъ приближенныхъ его жены, ея камергеръ — Монсъ, и его сестра, фрейлина императрицы — Балкъ, пользуясь своимъ вліяніемъ на Екатерину, брали взятки съ тѣхъ, кто нуждался въ ея защитѣ, и хлопотали у нея за нихъ.

Когда дѣло это открылось, императоръ, недовольный Монсомъ и по другимъ причинамъ, былъ страшно разгнѣванъ; онъ велѣлъ поступить съ виновными по всей строгости законовъ, и судъ приговорилъ Монса къ смертной казни, а Балкъ къ публичному наказанію кнутомъ и ссылкѣ въ Сибирь.

Императрица рѣшилась просить о помилованіи виновныхъ, Но раздраженный Петръ, недовольный и ею самою за это дѣло, въ отвѣтъ на ея просьбу ударилъ кулакомъ по дорогому венеціанскому зеркалу и разбилъ его вдребезги.

— Ты видишь, — сказалъ онъ, — что нуженъ только одинъ ударъ моей руки, чтобы стекло сіе обратить въ тотъ прахъ, изъ котораго оно извлечено.

Этими жесткими словами императоръ намекалъ на низкое происхожденіе своей жены [63] Ливонка родомъ, по имени Марта Скавронская, она была служанкою маріенбургскаго пастора Глюка и вмѣстѣ съ нимъ попала въ плѣнъ при взятіи русскими войсками Маріенбурга въ 1702 году. Меншиковъ взялъ ее къ себѣ въ домъ; здѣсь встрѣтился съ нею Петръ, полюбилъ ее и потомъ на ней женился. . Но не даромъ же она была подругою такого человѣка, какъ Петръ Великій.

— Разбивъ теперь, — спокойно сказала она въ отвѣтъ, — то, что составляло лучшее украшеніе твоего дворца, неужели думаешь ты, государь, что онъ будетъ отъ того лучше?

Такой полный достоинства отвѣтъ смягчилъ гнѣвъ императора противъ его жены, но не облегчилъ судьбы виновныхъ, и 16 ноября въ 10 часовъ утра приговоръ суда былъ приведенъ въ исполненіе.

6 января 1725 года, еще не оправившись отъ болѣзни, императоръ присутствовалъ въ сильный морозъ и вѣтеръ при освященіи воды на Іордани, снова простудился и слегъ въ постель — уже съ тѣмъ, чтобы болѣе не вставать.

16 января болѣзнь оказала всю свою силу. Императоръ страдалъ невыносимо и кричалъ отъ жестокой боли почти безъ перерыва. Въ одну изъ минутъ, когда приступы болѣзни были легче, онъ сказалъ окружающимъ:

— Изъ меня познайте, какое бѣдное животное есть человѣкъ!

Болѣзнь шла быстрыми шагами. 22-го числа силы начали оставлять больного, и онъ уже не кричалъ отъ боли, а только стоналъ. Но сознаніе не покидало его до послѣдняго дня; когда онъ не могъ говорить, то знаками показывалъ, что понимаетъ обращенныя къ нему слова.

Наконецъ предсмертная борьба кончилась, и 28 января, въ шестомъ часу утра, не стало величайшаго русскаго человѣка — Петра Великаго, преобразователя Россіи и ея перваго императора.

8 марта 1725 года тѣло императора было перевезено въ Петропавловскій соборъ. По окончаніи литургіи взошелъ на каѳедру знаменитый проповѣдникъ — архіепископъ псковскій и членъ Синода [64] Синодъ учрежденъ въ 1721 году. , Ѳеофанъ Прокоповичъ, одинъ изъ важнѣйшихъ дѣятелей царствованія Петра Великаго — для произнесенія проповѣди.

— Что се есть? — началъ онъ. — До чего мы дожили, о россіяне! Что видимъ? Что дѣлаемъ? Петра Великаго погребаемъ!

Далѣе проповѣдникъ не могъ продолжать и залился слезами. Ему отвѣтилъ громкій плачъ во всемъ соборѣ. Рѣчь была не длинна, но продолжалась около часа, такъ какъ прерывалась рыданіями слушателей.