Иван Исаков - Каспий, 1920 год

Хорошо, что путаемся здесь днем, а не ночью и что аллах отвернулся от мусавата и помогает нам; по крайней мере погодой и, в частности, в отношении дальности видимости.

* * *

По- прежнему пустынно и на море и в небе.

* * *

Спустился вниз, предварительно кратко передав начдиву итоги ночной конференции по оценке обстановки. Одобрительно промолчал. Своего мнения не высказал.

Тогда сознался старику, что, будучи слишком доверчивым в юношеские годы, несколько раз так тяжело был наказан за избыток оптимизма, что вот уже много лет как усвоил твердое правило - всегда исходить из худшего предположения, если причины и обстоятельства не ясны. Тогда не приходится разочаровываться, оказываешься подготовленным к худшему и не обидно ошибиться, если дело оказывается проще и чище, чем ожидал.

Начдив оживился. Похвалил.

- Я к этому пришел значительно позже, чем вы.

* * *

Прежде чем заснуть, упрекнул себя за откровенность с начдивом, я не договорил, что эта философия не лучшая. Очень важно, рассчитывая на худшее, не переборщить, не «запугать» самого себя. Это сковывает не только поступки, но даже мысли.

Более успевают те, кто не боится временных разочарований и прет на рожон. Напористо или даже нахально.

Все это так, пока дело идет о самом «герое». Но если ты отвечаешь за жизнь семидесяти пяти человек, которые целиком зависят от тебя, так же как и дорогостоящий корабль и еще более дорогой флаг, в этих случаях «переть на рожон», рисковать ради «ура» и славы человек не имеет права.

Хватит! Иначе не засну и буду полемизировать с собой. Ведь не все ясно… Может, и не скоро прояснится.

По заведенному порядку, меня будили в переговорную трубу. Несколько раз. (Это мне не портит сна, как другим. Привык.)

Знаю, что два транспорта и канлодка держатся к NO от нас, а мы широкими галсами медленно продвигаемся на север.

К заходу солнца побрился и вышел.

Приказал спать старпому, пообещав, что он ничего интересного не пропустит. Разбужу.

Ночь на 1 мая (в море, к S от Баку).

Какая- то досада не дает покоя.

Что это? Излишняя осторожность или разумная методичность в действиях флотилии?

Но как подумаю: а что, если вдруг обстановка осложнится, хотя бы на суше? Что сможем мы сделать с двумя сотками и шестью трехдюймовками против берега? Или если бы пропустили корабли белых в Баку или из Баку? Или хотя бы, если растерялись ночью, или только один миноносец сел бы на камни?

Нет! В этих условиях, пожалуй, комфлот прав.

С какого- то момента данная операция стала политической демонстрацией. Вот еще одна особенность гражданской войны.

Капитаны в темноте инстинктивно увеличивают интервалы между штевнями. Идти только по створу кильватерных огней утомительно. Кроме того, сейчас в этом нет надобности, так как лунный серп, хоть слабо светит и временами закрывается облаками, все же позволяет достаточно ясно видеть переднего и заднего мателота на расстоянии более двух кабельтовых.

* * *

Чириков перенес сюда традицию Балтийского флота показывать изменения ходов при помощи шара, независимо от времени суток и видимости. Думаю, что эта традиция родилась в периоды белых ночей. Независимо от происхождения, плавая на «Кобчике», на своей шкуре убедился, насколько это полезно даже в самую темную ночь, если имеешь соответствующий бинокль.

А сегодня, при еще недостаточной сплаванности командиров и при наличии комфлота, не вникающего в подобные «мелочи», это вдвойне полезно.

* * *

После полуночи уменьшили ход.

Понятно. Нетрудно видеть расчет начальства - прийти в Баку засветло.

Погода обещает быть как по заказу. Если барометр не врет.

* * *

Сперва открылась шапка из дыма, - очевидно, над Черным городом. Значит, часть заводов работает.

Затем - неровная полоска гористых берегов. Наконец поднимается из воды остров Наргин. Сигналом по дивизиону - «боевая тревога»; по разведданным, на нем береговая батарея. Но при подходе ближе - на башне огня красный флаг. Здорово! Кажется, все, ясно.

Комфлот решил ввести нас с востока, по большому фарватеру (на Астрахань). Ну что ж, мы идем из Советской России!

Утро.

Пушки заряжены, а второй сигнал с «К. Либкнехта»: «Приготовить флаги расцвечивания».

Диспозицию стоянки на бакинском рейде никто не предусмотрел. Да оно и понятно. Час назад собирались стрелять, а сейчас на берегу, можно сказать, карнавал.

Солнце - справа за кормой и ярко освещает множество красных флагов и плакатов, видимых от края до края бухты. Из-за того, что утренние лучи освещают полого, не скупясь на розовые тона, город выглядит исключительно празднично, встречая нас сиянием стекол и огнями красного кумача.

Только сейчас вспомнили, что сегодня 1 Мая - праздник!

Значит, двойной праздник.

Команды: «Орудия разрядить! Патроны уложить в кранцы» - и затем: «От орудий и аппаратов отойти» - переломили неопределеннно-выжидательное настроение.

Улыбки. Поздравления. Громкие голоса. Но мне, как командиру, некогда было разглядывать город.

После путаного семафора с флагмана: «Стать на якорь… в порядке номеров… против городской набережной… расстоянии…» - капитаны поняли, что от них требуют, и стали по дуге, концентричной береговой черте, на удалении пятнадцать-двадцать кабельтовых от последней.

«Чтобы самим посмотреть и себя показать», - как сострил кто-то из пассажиров. И действительно, скопление желающих увидеть диковинные корабли, каких здесь никогда не было, - с каждой минутой все возрастало.

Понимая, что это не окончательное место и, очевидно, скоро придется сниматься, огляделся вокруг, ибо хорошо помнил о неисправности шпилевой машины «Деятельного». Почти рядом оказался на якоре пассажирский пароход, на корме которого красовалась надпись «Орел», а на флагштоке - красное полотнище, явно наспех переделанное под флаг. На мостике несколько моряков в форменных кителях, из всех иллюминаторов и полупортиков выглядывали женщины и дети. И те и другие во все глаза следят за каждым движением миноносцев, и, конечно, за ближайшим.

Низенький и коренастый командир, очевидно старший из них, судя по бороде - капитан 2-го ранга, с готовностью перегнулся через планшир, всем своим видом демонстрируя внимание, когда увидел, что в его сторону был обращен малый мегафон. Но он не мог скрыть своего недоумения, когда услышал: «Прошу принять меня на бакштов!»

Подойдя вплотную, нормальным голосом пришлось разъяснить: «Шпилевая не исправна. До перехода к стенке постою у вас на бакштове».

Теперь стало ясно, что ковчег полон «бывшими» (у которых только что срезаны погоны), почему-то очутившимися в нем вместе с семьями.