Иван Исаков - Каспий, 1920 год

С давних времен (можно вспомнить хотя бы Цезаря) считалось, что тот полководец выше, кто умеет добиться победы малой кровью. То, что было непреложным для национальных, а тем более для революционных войн, когда бойца уважали, ценили и любили, стало расцениваться иначе с тех пор, как империализм научился мобилизовать «пушечное мясо» обманными лозунгами или принудительно.

В кайзеровской и гитлеровской армиях были генералы, «знаменитые» тем, что могли положить несколько дивизий ради какой-либо «высоты 210» на карте, не имевшей такого значения, чтобы ради захвата ее жертвовать десятками тысяч солдат.

Да, под Энзели с нашей стороны было один-два убитых и больше десятка раненых, из числа кожановцев. Точных списков не сохранилось, но я утверждаю, что раненых среди десантников было больше. 19 мая лично видел группу более десяти человек с забинтованными головами и подвязанными руками. Их прислали ко мне для отправки в Баку на трофейных кораблях, но они категорически отказались грузиться и разбрелись по своим подразделениям. Подъем настроения у всех бойцов был так велик, что ранения скрывались.

Что касается англичан, то цифры их потерь тоже занижены, но по другим мотивам.

Когда в санитарных фурах вывозились орудийные замки, то последние были под койками, а на койках для маскировки лежали действительно раненые и трупы убитых. Кроме того, в Казьяне англичане «подбросили» нам около двух десятков раненых, оставленных в лагерном «околотке» (лазарете). Поскольку Чемпэйн изобразил все события как… «добровольный уход английских войск из Энзели, по договоренности с советским командованием», то никаких раненых или убитых не должно было быть.

Чтобы покончить с этим вопросом, остается напомнить Бакинскую операцию XI армии.

С момента форсирования рубежа реки Самур и до занятия Баку армия потеряла приблизительно столько же, сколько и флотилия под Энзели. Но кто станет измерять количеством потерь значение Бакинской операции, сыгравшей (вместе с восстанием) огромную роль не только для войны в Закавказье, а и для всей РСФСР?

И если бы рейд бронепоездов тов. Ефремова, этого подлинного героя, не проводился так дерзко и стремительно, XI армия все равно вошла бы в Баку победительницей, но только несколько дней спустя и ценой тысяч убитых и раненых.

Аплодисменты

Когда миноносцы медленно входили по фарватеру внутрь лимана, громадная толпа энзелийцев, стоявшая сплошной стеной вдоль мола и причальных стенок, помахивала приветливо маленькими красными флажками (наспех состряпанными из материи и бумаги) и горячо аплодировала пришельцам.

Думаю, что для условий военного времени такая форма приветствия победителей не совсем обычна.

Это был своеобразный знак признательности за то, что мы изгнали англичан. Возможно, что кое-кто из бедноты понимал наступление новых времен для успеха борьбы Кучук-хана. Но, грешным делом, подозреваю, что больше всего аплодисменты относились к благополучному (для горожан) окончанию боя и даже войны и… сидению в подвалах.

Несостоявшаяся атака

Когда все уходили с рейда, Н.Ю. Озаровскому пришлось по сигналу комфлота остаться с крейсером «Роза Люксембург» - «для наблюдения за порядком».

Много времени спустя мы узнали подлинный смысл этого сигнала.

Случилось так, что к началу операции в распоряжении штаба оказалась в полной готовности одна из тех рыбниц, скрытно вооруженных торпедой (укрепленной под днищем, по проекту инженера Бржезинского), которые еще в 1919 году посылались из Астрахани в тыл врага. В данном случае рыбница была в хорошем техническом состоянии и имела испытанный экипаж, который прорвался в Баку до прихода XI армии и флотилии, но не нашел здесь объектов для атаки, поскольку бело-английский флот уже был в Персии.

Командование флотилии, не исключавшее возможности морского боя под Энзели, скрытно от всех (даже от участников операции) послало рыбницу к Энзели с расчетом подхода к порту на рассвете 18 мая. Задача - утопить дозорный корабль белых или одно из других больших судов, если они успеют развернуться на внешнем рейде.

Очевидно, тот самый штиль, который без приключений привел флотилию к Энзели, заставил заштилеть рыбницу где-то по пути. Теперь штаб боялся, что экипаж рыбницы, не знавший о конце операции (радиоприемника они не имели), может атаковать один из советских кораблей или из тех трофейных, которые скоро пойдут в Баку.

Перехватил ли Озаровский рыбницу или нет, не знаю. Важно, что все обошлось благополучно {131}.

Но не менее важно отметить, как оценивал обстановку и противника штаб и насколько численно мы были слабее, что даже такая рыбница учитывалась в качестве реальной помощи, если бы враг принял бой в море или оказал сильное сопротивление в Энзели.

Морские трофеи

Б.П. Гаврилов, в новом качестве председателя трофейной комиссии, подошел к наружному борту «Деятельного», когда мы еще закрепляли швартовы.

Тут же договорились, что я как его заместитель беру на себя все, что на воде (суда, плавсредства), а он, помимо общего руководства, будет заниматься всем «добром» на берегу (батареи, склады, казармы, машины и т.д.).

Передал в распоряжение трофейной комиссии В.Ф. Трибуца {132}, как более подготовленного, а сам, оставив миноносец на Снежинского с боцманской командой и расчетами двух пушек, бросился бегом вдоль по стенке к кораблям бывшего «флота его величества». Мы все еще опасались, как бы кто-нибудь не устроил диверсию.

Десять вспомогательных крейсеров и девять военных транспортов и «маток», бывшие некогда лучшими судами танкерного и сухогрузного (товаро-пассажирского флота Каспийского моря, не считая многих «шхун» {133}, стояли в порту кормой к стене, на якорях и на приколе у острова Миан-Магалэ.

К счастью, ни один из кораблей не был поврежден. Но это не от благородства убегавших, а результат все той же «побудки». Если англичане проспали первый залп, то белые не ломали голову над тем, как спасти престиж войск его величества. Они просто побежали.

У всех судов нелепый вид: подняты флаги расцвечивания, а шлюп-балки вывалены за борт, и тали стравлены до воды - признаки панического бегства. И так на каждом шагу.

Никаких штабных документов не оказалось, и никто их нам не передавал. Судовые бумаги тоже были в беспорядке, а некоторые были уничтожены.

Путаница с учетом кораблей еще усложнялась тем, что часть из них неоднократно переименовывалась и меняла свое назначение. Были двойники, два «Опыта», три «Усейнова» и другие, были неизвестные суда, а кое-каких, значащихся в сводках и в списках, не оказалось в натуре.

Прошло сорок лет, но я беру на себя смелость утверждать, что до сего дня нет окончательной ясности с перечнем всех плавучих единиц Каспийского моря, с показанием их судьбы как у нас, так и у белых {134}.