Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт

— Ты что это плелся в хвосте от Фастова до цели? — спросил я у Ермакова.

— Да, понимаешь, сильно подболтнуло... самолет заскользил вправо. Пока очухался, вы уже, черти, вон где. Насилу догнал. Я знаю, ты хочешь сказать, что отставший самолет становится легкой добычей истребителей...

— Вот именно! И следи, чтобы такое не повторилось...

За завтраком наши официантки Галя и Тоня с особым усердием и радушием обслуживали прилетевших с задания летчиков.

* * *

11 июля передовые части 1-й танковой группы противника достигли реки Ирпень и предприняли попытку захватить Киев с ходу. Эта попытка была сорвана. Однако войска Юго-Западного фронта оказались расчлененными на отдельные группировки. Наша 5-я армия, находившаяся на правом крыле фронта северо-западнее Киева, около полутора месяцев вела бои на позициях Коростенского УРа. Своими действиями она сковала до десяти немецко-фашистских дивизий, что существенно облегчило положение советских войск, оборонявших город. А сама армия в третьей декаде августа по указанию Ставки ВГК отошла на новый рубеж обороны — севернее Киева...

Бомбардировочный авиационный полк Пушкарева, несмотря на значительные потери и усталость летного состава, активно поддерживал действия наземных войск на киевском направлении. Уже полтора месяца дрались с врагом летчики полка, летая днем и ночью, в любую погоду. Они возвращались в полк после боев израненными, обгоревшими, пропахшими пороховым дымом, но гордыми и непобежденными, чтобы после короткой передышки снова подняться в небо. [32]

За это время многие летчики нашего 33-го авиационного бомбардировочного полка совершили по сорок — пятьдесят боевых вылетов, выполняя самые разнообразные боевые задания.

Заглянув однажды в свою летную книжку, я удивился: в графе «количество боевых вылетов» стояла цифра 73, а в графе «время» — 175 часов 32 минуты. Такое время до войны можно было налетать только за целый год!

Мы воевали только два месяца, а сколько событий в жизни каждого произошло за это время! Вспомнились кинжальные трассы пулеметного огня, разрывы зенитных снарядов, падающие, охваченные пламенем самолеты над Кристинополем, Бродами, Дубно, Берестечко, Ровно, Млыновом, Любаром, Тернополем, Фастовом...

Совсем недавно над аэродромом, недалеко от Белой Церкви, где мы с Виктором Шестаковым выполняли бомбежку, пришлось вступить в бой с вражеским истребителем. Ночь была темная, моросил дождь, слепили прожекторы. Фашистский летчик оказался настойчивым и искусным в бою. Он сильно повредил наш самолет. Уже дымился правый мотор, и машиной трудно было управлять. Немецкие зенитчики, очевидно, торжествовали победу своего истребителя и цепко держали советский бомбардировщик в лучах четырех прожекторов. Но вот удалось совершить бросок в сторону и выскользнуть из лучей. Прожекторы заметались по небу, освещая тяжелые дождевые тучи. Один из них снова выхватил нас из тьмы. И сразу все четыре взяли в перекрестие. Шестаков, ошеломленный неожиданностью, увидел прямо перед собой как на ладони атакующий фашистский истребитель, но не растерялся. Длинная очередь его спаренных пулеметов прошила «мессер» от мотора до хвостового оперения... А мне в тот раз все же удалось довести израненный самолет до аэродрома.

Несколько позже, тоже ночью, но уже над другим аэродромом, я с экипажем попал под такой ураганный огонь зенитной артиллерии и пулеметов, что едва сумел вырваться. Оба мотора самолета были повреждены. Один заклинило сразу, над целью, а другой заглох только тогда, когда машина с трудом перетянула за Днепр.

Не раз я попадал с экипажем в такие передряги, что казалось — все, конец. И обходилось, однако.

А сколько трудностей еще впереди! Впрочем, поживем — увидим...

Я долго плескался у рукомойника, подставляя под струю голову, спину, грудь. Насухо вытер полотенцем лицо, шею, [33] руки, стал причесываться перед осколком зеркальца. «Неужели седина?» Да, в волосах появились белые пряди. Не зря, видимо, говорят старшие товарищи, что бывают в нашем деле такие ситуации, когда буквально в момент человек может стать седым...

Обернувшись, увидел веселую физиономию Бочина.

— Отдыхаем? Не хотите ли пойти со мной в гости? Я познакомлю вас с моей девушкой.

— Разве что ненадолго, — согласился я и стал одеваться.

Но в тот день наша прогулка не состоялась. Не успел я привести себя в порядок, как к нам подошел посыльный штаба, а следом за ним прибежал Трифонов.

— Получен приказ... Где-то прорвались немцы... — возбужденно заговорил стрелок-радист. — Вот слышите, гудят. Наши пошли на задание.

Через час Бочин и я со своими экипажами уже были в воздухе.

Перелетев через Днепр над Ясногородкой, я увидел, что горят Горностайполь, Мануильск и села по реке Тетерев. Противник уже подошел к Днепру.

— Вижу орудийные вспышки, — доложил штурман.

Через одну-две минуты бомбы полетели на позиции фашистских батарей. Это были орудия крупного калибра, так как стояли довольно далеко от линии фронта. Внизу четко различались вспышки пулеметов, видно было, как вырывалось пламя из жерл зенитных орудий. В течение двадцати минут мы обстреливали вражеские огневые точки, опускаясь иногда до пятидесяти — тридцати метров.

В ту ночь летчики полка сделали по два-три вылета. А утром узнали, что враг захватил деревянный мост через Днепр в районе Окуниново, перебросил на левый берег сильную группировку и двинулся в направлении Остера, но был отброшен к Днепру контрударами советских войск.

Наш полк и другие авиационные части Киевского укрепленного района в тот же день разрушили и сожгли мост дотла, что довольно редко удавалось сделать бомбардировщикам даже в более простых условиях.

А спустя несколько дней майор Рассказов, теперь уже заместитель командира полка, вызвал к себе в палатку командиров и штурманов звеньев.

— Вот что, товарищи, — начал он. — Только что получено сообщение из штаба дивизии. Противник навел понтонную переправу возле Окуниново. Вы понимаете, что это значит! Мы должны всеми наличными средствами нанести бомбовый удар по переправе и разрушить ее... У нас всего-навсего [34] пять исправных самолетов. Удар должен быть внезапным, прицельным и безошибочным. Каждый экипаж действует самостоятельно. Полетят Корочкин, Барышников, Еремин, Ефремов. Ведущий группы — капитан Шабашев.

В десять часов начал взлет командир группы. Я должен был идти вторым. Но у ведущего что-то случилось с левым мотором. Сделав короткий разбег, Шабашев начал разворачиваться влево, по большому кругу, постепенно уменьшая скорость, и наконец остановился. Поняв, что он взлетит нескоро, я поднял руку. Трое летчиков тотчас ответили тем же, что означало: «К заданию готовы».