Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт

Выбравшись из щели на влажную траву, я привел в порядок одежду, подтянул потуже ремень, поправил кобуру пистолета и огляделся по сторонам.

Аэродром стал неузнаваем. Самолеты были разбросаны на огромной площади, вокруг деловито сновали люди, подъезжали автомашины, бензозаправщики, там и тут виднелись коробки из-под патронов, деревянная тара из-под бомб, стреляные гильзы и самое главное оружие бомбардировщиков — голубовато-серые громады бомб. Позади самолетов свежие отвалы земли обозначали только что отрытые щели. Из кабин самолетов раздавались отрывистые пулеметные очереди, которые перемежались цепочками разноцветных трасс. Все это было непохоже на учебную тревогу...

Взгляд останавливался на серебристых самолетах, готовых подняться в воздух. Мы любили наш скоростной бомбардировщик СБ, двухмоторный моноплан, вооруженный четырьмя пулеметами, поднимающий более тысячи килограммов бомб и экипаж из трех человек. Он уже потрудился в районе Халхин-Гола в боях с японскими милитаристами. На нем советские летчики помогали республиканцам защищать революцию в Испании, нанося удары по фашистским интервентам и по мятежникам Франко. На нем зимой 1939/40 года успешно бомбили и штурмовали войска Маннергейма. Сейчас СБ стал уже стареющим ветераном с небольшой, 350 километров в час, скоростью. Но все равно этот первенец скоростной советской авиации был хорош в бою...

К нам бежал Хозин.

— Ребята, война! — еще издали громко кричал он.

Новость так ошеломила нас, что в первый момент мы не поверили своим ушам. Но затем нас собрал командир полка полковник Федор Степанович Пушкарев и прочитал сообщение [7] о вероломном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Окончив читать, Пушкарев призвал всех нас дать отпор врагу и уничтожать его, не жалея ни сил, ни самой жизни для грядущей победы.

Затем выступил заместитель командира полка по политической части батальонный комиссар Фадеев.

— Многие из вас, — сказал он, — уже били немецких фашистов в Испании, японских самураев на Халхин-Голе, сражались на линии Маннергейма в Финляндии. Коммунисты, летчики, штурманы, стрелки-радисты, инженеры и техники, поклянемся, что не выйдем из боя, пока не разгромим немецко-фашистских захватчиков, напавших на нашу Родину!

Над аэродромом и над рекой прогремело многоголосое «Клянемся!»...

Мой экипаж собрался в тени под крылом. Коренастый, загорелый до черноты техник-лейтенант Шаповалов, штурман Николаев, стрелок-радист Швец доложили о готовности машины к боевому вылету.

А вскоре полк получил задачу нанести бомбовый удар по артиллерийским позициям противника западнее города Сокаль.

Бомбардировщики быстро выстроились на старте по три для взлета звеньями, как и отрабатывали раньше. Из кабины своего СБ я посматриваю на командира звена старшего лейтенанта Еремина, прислушиваюсь к гулу моторов. Что-то у него не ладится, упорно не запускается левый мотор. Командир скатывается по плоскости на землю и, махнув рукой товарищам по экипажу, направляется к моему самолету. Его штурман и стрелок-радист, не снимая парашютов, тоже бегут к нам. Еремин еще издали подает руками знак «оставить самолет». И мне, как ни стремился участвовать в первом бою, пришлось вместе с товарищами освободить машину. Не успел экипаж Еремина разместиться в кабинах, как на старт уже вырулила последняя эскадрилья полка.

Отбрасывая упругие вихри воздуха и приминая траву, самолеты тройками устремлялись ввысь. Последними взлетели СБ Еремина и Хозина. Глядя на удаляющиеся самолеты, я и мои товарищи испытывали горечь и обиду.

Вдруг техник-лейтенант Шаповалов тронул меня за плечо:

— Товарищ командир, а вы на Ар-2 летаете? Инженер полка оставил на всякий случай в резерве Ар-2. Бомбы на нем подвешены, пулеметы заряжены, заправлен полностью. [8]

Руководитель полетов майор Архангельский не сразу согласился выпустить одиночный экипаж, который мог стать легкой добычей вражеских истребителей. Но все же дал мне «добро».

— Лети! — сказал он. — В случае опасности уходи в облака или переходи на бреющий...

На высоте двух тысяч метров нам открылись неоглядные просторы украинской земли. Под нами проплывали огромные желтые массивы хлебов, зеленые луга, змеясь, блестели тихие реки, синели леса. Прямо по курсу самолета, внизу, виднелся большой город.

— Приближаемся к Житомиру, — доложил штурман.

Вскоре мы догнали свой полк. Но в это время откуда-то снизу вынырнули вражеские истребители. Маневрируя, они выбирали удобную позицию. Один из них, переходя с одного фланга на другой, не заметил нас и оказался прямо перед носом Ар-2. Штурман несколькими длинными очередями спаренных пулеметов прошил «мессершмитт». Тот загорелся и сразу стал терять высоту. Но два других набросились на наш самолет, и мне пришлось искать защиты под огнем воздушных стрелков СБ. Загорелся еще один Ме-109 и, увеличивая угол, перешел в пикирование.

Мы заняли свое место в строю. Командир звена Еремин какое-то время с удивлением посматривал на незнакомый Ар-2, но, узнав меня, приветливо помахал рукой. Мы находились среди боевых друзей и потому по-настоящему испытали радость первого боевого вылета и первой победы...

На аэродроме самолеты быстро заруливали на свои стоянки. Автомашины и бензозаправщики подвозили бомбы, патроны, масло, горючее. Деловито суетились техники и механики. Штурманы и стрелки-радисты вместе с оружейниками заряжали пулеметы, подвешивали бомбы.

Я отошел в сторону, присел на пустой патронный ящик, закурил. Руки сжимались в кулаки, словно еще держали штурвал.

От самолета шел старший техник-лейтенант, мой друг Владимир Сумской. Форма на нем, как всегда, была хорошо подогнана и выглядела очень красиво: гимнастерка перехвачена в поясе широким ремнем, бриджи с безукоризненной складкой, хромовые сапоги начищены, синяя пилотка на кудрявой голове чуть сдвинута набок, даже пистолет в старой аккуратной кобуре с медным шомполом казался необходимой деталью его туалета.

— Я видел, как взлетел полк, — возбужденно заговорил он. — Видел, как построился, как лег на курс. Все было [9] сделано быстро и четко. И вдруг, представляешь, минут десять спустя какой-то «пират» бешено вырулил к центру аэродрома и словно прыгнул в воздух. Мы так и не смогли узнать, кто это был. Теперь я понял. Дай пожму твою руку.

Сумской, оказывается, побывал сегодня в Белой Церкви — получал там запчасти. Заодно заскочил домой повидать жену. Говорил и с моей женой Надей. Обе женщины собираются уезжать или в Воронеж, к его родным, или в Сталинград, к моим старикам.

Поговорив с Володей, я подумал, что для нас с ним и для Николая Хозина, наверное, были лучшие дни жизни, когда все трое ходили в гости к девушкам. Как было весело, а какие ужины готовили девчата! Мне стало грустно и немножко смешно. Вспомнился разговор перед женитьбой с заместителем командира нашей эскадрильи по политической части Анатолием Андреевичем Козявиным.