Василий Ефремов - Эскадрильи летят за горизонт

Оглядываю поле аэродрома и переднюю воздушную полусферу. Сразу замечаю машину с включенными бортовыми огнями, идущую на высоте шестисот метров курсом, противоположным взлетному. Немец! Вот дубина! Включил навигационные огни, дескать, я свой, осветите посадку. Нет, выключать моторы я не буду, фашист еще далеко. Иду на взлет. Оторвавшись от земли, вижу: вражеский самолет быстро приближается на встречных курсах. Немедленно начинаю разворот, полагая, что сейчас фашист сыпанет бомбы и ударит из пулеметов. Немец действительно тут же сбросил бомбы, видимо, хотел попасть в мой взлетающий СБ, но, как определил Кудрявцев, «дал маху». Все десять бомб упали за границей аэродрома, не причинив никакого вреда.

Мы пересекли Волгу, отражавшую тревожные блики пожаров, прошли через центр города и стали приближаться к Гумраку. Впереди, в черном небе, возникли прямые, четкие полосы вражеских прожекторов. Они рыскали по небу, скрещивались, расходились, снова скрещивались, и мы увидели в их ярком свете серебряную птицу. Вокруг нее рвались, вспыхивая, как маленькие молнии, зенитные снаряды, щупальцами спрута тянулись к ней багровые трассы «эрликонов».

— Это Сидоркин попал в переплет, — говорю штурману.

— Вижу, — отвечает Кудрявцев. — А нельзя ли как-нибудь обойти эти прожекторы?

— Нет, невозможно. Их очень много. Они перекрывают центр города, станцию Садовая, Воропоново и Гумрак. Нет [76] прожекторов только на северной окраине Сталинграда. Там лишь зенитные пулеметы.

— Так, значит, прямо?

— Да. Только вперед!

Тем временем экипаж Сидоркина сбросил фугасные бомбы, развесил в небе цепочку светящих авиабомб, а затем резким разворотом вырвался из лучей прожекторов и скрылся в темноте.

— Ловок, чертяка! — воскликнул Кудрявцев. — И бомбы положил точно. Видишь, там вспыхнул пожар?

Проходит минута-другая, и лучи прожекторов захватывают теперь уже наш самолет. Режущий свет слепит глаза. Машина вздрагивает и покачивается от близких разрывов. Закладывает уши. В кабину проникает противный запах взрывчатки. Напряженно держу боевой курс, ожидая, когда отбомбимся. И вдруг слышу хрипловатый басок штурмана:

— Бомбы не сбросил. Ослепили так, что и сейчас ничего не вижу.

Чертыхнувшись про себя, энергичным разворотом со снижением вывожу самолет из лучей прожекторов.

— Ну что ж, начнем сначала.

Строим точно такой же маршрут, с тем же боевым курсом — иначе нельзя, можно столкнуться со своими машинами. Через три минуты снова на боевом курсе, опять рядом рвутся снаряды. В наушниках шлемофона слышу четкий доклад штурмана: «Бомбы сбросил!» Ввожу самолет в крутой разворот и смотрю вниз. Бомбы рвутся на поле аэродрома и на стоянках самолетов. Порядок!

Сильный треск разорвавшегося снаряда оглушает нас. Яркая мгновенная вспышка слепит до боли глаза. Стараюсь держать рули управления в нейтральном положении. Неужели ослеп? Только бы успеть предупредить экипаж.

Эти невеселые мысли прерывает слабый голос штурмана Кудрявцева: «Полоснуло по голове осколком. Кровь заливает лицо». В этот момент я снова стал зрячим. Крикнул, чтобы Николай перевязал голову. Подбодрил его сообщением, что мы уже перелетаем Волгу.

Выше нашего СБ видны вспышки выстрелов и цепочки трассирующих пуль. Бледно-зеленая трасса, убегающая на запад, выпущена советским бомбардировщиком, а багровая — фашистским истребителем. Истребитель хитрит. Он маневрирует, заходя то с одной, то с другой стороны, внезапно открывает огонь. Но стрелок-радист на бомбардировщике, [77] видать, опытный боец. Он мгновенно бьет длинными очередями по врагу. Истребитель, вспыхнув, падает вниз.

Через пять минут, во время пробежки по полосе, я увидел в свете посадочных прожекторов стоящий в стороне самолет, изрешеченный вражеским огнем. Успел даже рассмотреть бортовой номер машины — 31. Это самолет Сидоркина! Выходит, именно его экипаж сбил вражеский истребитель. Молодцы ребята!

На стоянке, выключив моторы, мы с техником Заболотневым осторожно вынесли из кабины раненого штурмана и проводили его до санитарной машины...

Когда я и Трифонов пришли на командный пункт, там уже были многие летчики и штурманы, возвратившиеся с боевого задания. Они оживленно обсуждали только что пережитое.

В стороне, окруженный друзьями, стрелок-радист Иван Вишневский из экипажа Сидоркина рассказывал о воздушном бое, в котором ему удалось свалить фашистского аса. А Сидоркин докладывал начальнику штаба о выполнении задания.

Мы с Трифоновым присели на топчан.

— Командир, мы еще полетим? — спросил он.

— Вряд ли, — ответил я. — Нужно тщательно осмотреть машину, да и штурмана у нас пока нет.

В землянку вошли командир полка Головин, штурман Ильяшенко и начальник связи Лазуренко.

— Смирно! — добродушно произнес Головин.

Все присутствующие повеселели. Командира полка очень уважали у нас. Уважали за прекрасные человеческие качества, за смелость и выдержку. Вот и сейчас он пришел на КП как ни в чем не бывало, а ведь возвратился со смертельно опасного боевого задания.

— Дорогие товарищи, — обратился Головин к летному составу. — Работали все в первом вылете хорошо. Мы с Ильяшенко наблюдали за вашим бомбометанием. Так и продолжайте. Задание остается прежним... Мы бомбили последними. Я заметил, что огонь зенитной артиллерии ослабел, да и прожекторы как-то сникли. До утра мы их так измотаем, что они и маму родную не узнают!

Летчики засмеялись.

— А Сталинград для нас, товарищи, не просто город, который нужно удержать любой ценой! — взволнованно продолжал Головин. — Здесь решается судьба Родины. Всегда помните об этом, друзья мои! [78]

К утру, когда мы отдыхали в землянке, возвратились с разведки экипажи Бочина и Панченко. Склярова еще не было.

Панченко, его штурман Чудненко и стрелок-радист Егоров, пройдя по маршруту Сталинград, Морозовск, Тихорецк, возвращались домой с ценными сведениями о движении поездов на территории, занятой врагом.

Не долетая до моста через Аксай, они обнаружили эшелон, направлявшийся к Сталинграду. Действуя с небольшой высоты, экипаж с нескольких заходов разбил его бомбами. Вагоны загорелись, начали рваться боеприпасы. Самолет ушел, а среди заснеженного поля долго еще догорал немецкий военный эшелон...

Бочин со своими товарищами прошел по еще более длинному маршруту. Они побывали над Тацинской, Батайском и Ростовом. В Ростове, включив бортовые огни, Бочин встал в круг немецких самолетов, образовавшийся над аэродромом, и, понаблюдав, что делается на земле, определил место заправочной линии немецких машин, а затем его экипаж сбросил туда бомбы. На аэродроме вспыхнули пожары. Заметались лучи зенитных прожекторов, были выключены все сигнальные огни. Но зенитка не стреляла — по кругу ходили немецкие самолеты. Воспользовавшись суматохой, Бочин спокойно ушел на северо-восток...