Виктор Митрошенков - Земля под небом

— Прошу посадку, — запросил землю Андриян.

— Что случилось? Вы слышите меня? — волновался руководитель полетов.

Маленький истребитель зловеще приближался к земле…

Первым прибежал к самолету командир полка Герой Советского Союза полковник Соколов. Он помог Андрияну вылезти из кабины, по-мужски обнял, похлопал по плечу и сказал:

— Спасибо за службу. Награждаю тебя часами.

Самолет с бортовым номером 069 отбуксировали в ангар. Через два дня, после смены двигателя, он снова стоял на аэродроме. Николаев просил разрешения летать на нем.

— Обуздать решил? Ну, давай, давай… Правда, это не лошадка!

— Обуздаю, — односложно ответил Андриян.

Шли месяцы. На самолете с бортовым номером 069 больше не случалось ЧП. Постепенно стала утихать о нем плохая молва, а потом и совсем забылась.

25 января.Врачи уступили место психологам, будущим руководителям подготовки космонавтов. Беседовали индивидуально, коллективно. Это тоже был научный поиск, деловой эксперимент, врачебный сеанс. Все было ново.

Вечером, когда придирчивая и неугомонная комиссия покинула стены госпиталя, летчики собрались в одной из комнат. Говорили о Циолковском, восхищаясь его гением, Герберте Уэллсе и Алексее Толстом, об Александре Беляеве. Герман Титов читал стихи: Лермонтова, Пушкина, Байрона, Гейне, Есенина, Блока. Они снимали напряжение, глубоко проникали в душу.

27 января.Врачи всполошились: у некоторых летчиков повысилась температура. Грипп?!

Известие о болезни будущих космонавтов вызвало волнение на всех ступенях врачебно-административной лестницы. Процедуры приостановлены, приняты меры к уменьшению плотности сосредоточения. В середине дня встревоженный случившимся пришел уже немолодой, опытный врач. Внимательно осмотрел больных и сказал:

— Тревоге отбой. Опасность ложная. А вам, голубчики, разрешаю увольнение в город. Другие лекарства отменяются.

29 января.Юрий Гагарин написал письмо Валентине, в котором описал придуманные им новости и события. Он не знал, что писать, ибо жил в полном неведении, что будет завтра. Беспокоился о дочери, просил жену беречь себя, быть осмотрительной, не жалеть денег, спрашивал, что прислать. Он полагал, что и у него, будет психологический стресс и ему тоже пропишут увольнение, в котором, гуляя по городу, он обязательно посетит универмаги. В конце письма он делал приписку, обращенную к дочери.

Родителям написал о своем здоровье, о Вале и Леночке. Обратного адреса не указал, зная беспокойный характер мамы, хотел исключить возможность ее приезда. (Она приезжала в Люберцы, когда он учился в ремесленном училище, и с настойчивостью любящей матери расспрашивала преподавателей и мастеров о его поведении и успеваемости). Юрий сообщил, что находится в Москве, выполняет служебное задание, может быть, удастся приехать в Гжатск на денек. Свое слово он сдержал, и как только появилась такая возможность, немедленно отправился в родной Гжатск.

31 января.Воскресенье. По госпитальному парку можно гулять и утром и вечером. Морозный солнечный день, искрящийся снег скрипит под ногами, полный, что называется, штиль. Ходят круг за кругом, вдоль зеленого штакетника, который отделяет их от остального мира. Валерий Быковский, по природе своей молчун, самый лучший слушатель, не торопится перебить собеседника.

Язык у Валерия острый, поэтому его молчание доставляет радость. Реакцию Быковского на происходящее можно проверить по глазам, в них сосредоточена вся страсть его пылкой и энергичной натуры.

Из немногих фраз Гагарин узнает, что Валерий безумно любит спорт: волейбол, баскетбол, хоккей, бильярд, шахматы. И особенно — футбол. В футбол в его полку играют все: летчики, техники, механики. И даже сам командир полка полковник Василий Игнатьевич.

Командир есть командир. Он должен отличаться от рядовых футболистов. Бутсы всем купили черные, а ему, Василию Игнатьевичу, желтые. На стадион полковник приходил, неся бутсы в руке, бережно ставил их на скамейку, а сам отдавался организаторской деятельности.

— Ребятки, — обращался он к своим, указывая на «противника», — поддайте им хорошенько. Пусть знают, какие соколики в нашем полку. Плохо играть будете — сам выйду на поле. Стыдно будет. Где вратарь? (Им, как правило, был Валерий Быковский.) — Иди сюда, Валера.

Вратарь молча слушал наставления командира, успевая внимательно следить за соперниками, разминающимися у противоположных ворот. Неказист собою вратарь. Ключицы буграми выпирают под голубой майкой. Вдоль осиной талии повисли тонкие с бронзовым налетом загара руки. Острый подбородок уперся в грудь. Выслушав полковника, летчик согласно кивал и не спеша, вразвалку направлялся к своим воротам.

Начиналась игра, и менялся неузнаваемо вратарь, готовый в любую минуту подмять под себя мяч. Когда противник атаковал ворота, он, казалось, не стоял, а летал в воротах, грудью закрывал бреши. Но стоило только игре перейти на половину противника, как вратарь становился вялым, угасал. А когда Валерий допускал ошибку, Василий Игнатьевич вскакивал со своего места на трибуне, размахивал руками, бежал к воротам, грозил отстранить вратаря от игры, а заодно и от полетов.

До трибуны доносились еле различимые обрывки слов:

— Не соколики, а желторотики… Обыграть не могут. Такой пропустить. Вот влеплю строгача за плохую физподготовку… Сам выйду играть.

Полковник хватал новые, пахнущие кожей бутсы, расшнуровывал и пытался втиснуть ноги. Одевание продолжалось долго и безуспешно под басовитый рокот ворчания. Игра подходила к концу. Команда «Сокол», ликвидировав прорыв, успешно финишировала. Василий Игнатьевич снимал бутсы, так и не ступив в них на поле.

В середине лета 1959 года игры были приостановлены — наступила горячая страда полетов. Эскадрильи летали посменно каждый день. Отрабатывались групповые и одиночные перехваты, аэродромные маневры. Казалось, все забыли о футболе и кубковые страсти отошли на второй план.

Учения начались неожиданно, ночью, по сигналу боевой тревоги. В зону боевых действий шли вереницы самолетов «противника» на всех высотах. В один из дней звено под командованием капитана Галагана задержалось на стоянке из-за невозвращения с маневров одного экипажа. Галаган упросил командира разрешить вылет в составе звена летчику Быковскому. Через несколько минут истребители, промчавшись по полосе, скрылись в перистых облаках.

Василий Игнатьевич прибыл на командный пункт, чтобы помочь молодому летчику Быковскому. Эфир был полон звуков. Отовсюду шли доклады, запрашивались разрешения, неожиданно врывалась музыка, сменяемая треском и свистом. Командир тревожно припал к стеклу КП: с северо-запада на аэродром надвигалась темно-синяя громада туч. Небо прорезали всплески молний. Ураганный смерч подмял под себя все вокруг: пыль, щепки, ветошь.