Николай Мордвинов - Дневники

Сегодня совсем иное. Играл я без всяких «тише», «пружин» и пр. Играл, как хотелось, как всегда, и получилось что надо, и спектакль принят очень горячо. Жаль, что я не повел себя так вчера. Правда, в нашей первой картине был выкрик по-русски: «Громче», но я не принял его на свой счет, так как сразу — заиграл громко и легко.

На аплодисментах стояли минут 12–15, кланялись бы и дольше, но занавес местного театра вдруг ни с того ни с сего оборвал приветствия. А ведь я неправ был, утверждая, что, когда отдаешь всего себя одному, на другое не остается ничего. Этот физический закон не адекватен духовному, творческому. Душа — такая организация, что чем больше отдаешь себя чему-то, тем больше у тебя остается: ты становишься богаче, мудрее. Правда, это требует сил, но душа, душа — сосуд вместительный и способный к большим емкостям.

Так же верно и то, что учиться надо всю жизнь… Ученичество не кончается в школе, иначе артиста не получится, а если и получится — сникнет…

8/V

«МАСКАРАД»

Рецензий еще нет, а может быть, и не будет?

А может быть, бранят?

Ю.А. говорил, что сегодня передавали по радио, что спектакль, созданный по юношески несовершенной пьесе, передан театром точно, с большой изобретательностью и любовью, и что горячо был принят зрителями.

«Имел честь познакомиться и поговорить» со мной тот самый Леонид Давыдович Леонидов, о котором мне говорил Ю.А. Подошел ко мне сам и отрекомендовался.

Он подтверждает, что театр расценен как лучший из тех, что сюда приезжали из России. Но что начинать гастроли надо было с «Маскарада» и кончать «Маскарадом». «Я понимаю театральное искусство, знаю, что делается у вас. Я написал мемуары, с книгой вы можете познакомиться у Ю.А., я ее ему подарил».

Он видел «всех Арбениных», до Самойлова включительно, замечательного Арбенина, но мое исполнение роли стоит особняком, как самое полное, и представляет собой явление значительное. Он знает, что я играл Отелло, Лира. Он находит, что «Иркутская история», «Кремлевские куранты», «Оптимистическая трагедия» не могли пользоваться здесь успехом. Здесь не любят театральной стрельбы, мы видели ее настоящую, не любят белого и черного в искусстве (такое нужно, может быть, для двадцатилетних зрителей), а интеллигентный Париж не может быть удовлетворен, если он после первых пяти минут знает, что будет в конце. Он любит следить за духовным миром человека.

Зал опять переполнен. Слушали прекрасно. Тишина прерывалась только аплодисментами. Совершенно ясно, что слава спектакля растет и он набирает признание […]

Были какие-то рецензии, но единодушия якобы нет, хотя и не ругают. Вот теперь бы написали!

По окончании бурные аплодисменты. Потом начали аплодировать ритмично, актеры подхватили и вместе продолжали аплодировать, пока опять не упал занавес, возвестивший конец наших гастролей в Париже.

Маленький банкет после спектакля.

Сориа в речи сказал, что театр имел самый большой успех и денег он взял больше остальных театров Советского Союза, что он надеется через 2–3 года встретиться с театром вновь.

Жюльен добавил в своей речи, что он готов принять нас хоть завтра. На первую линию вышли Бортников [639] Бортников Геннадий Леонидович (р. 1939) — актер, заслуженный артист РСФСР. С 1962 года в Театре имени Моссовета. и Щеглова [640] Квитинская-Щеглова Ирина Павловна (р. 1939) — актриса. С 1962 года — в Театре имени Моссовета. , Михайлов, Бирман, Вульф.

Еще одна новость. Лондон выслал своих представителей, проверить, как идет дело в Париже, и официально пригласил нас продлить гастроли — в Лондоне. Наши ответили, что гастроли на этот год уже запланированы и план менять может только министерство. Может быть разговор только об осени или следующем годе.

Сегодня первый лень без дождя, но пасмурно и прохладно.

Итак — успех «Маскарада» несомненен, но, увы, запоздалый. Рецензий уже не будет. А тому, что успех был, доказательством — приглашение в Лондон и повышающиеся сборы […]

Разговорились на сцене с эмигрантами. Я сказал:

— Мы любим Лермонтова. Это один из тех неподкупных русских талантов, который вместе с другими, а их было очень много, смог вывести русскую литературу на высоту общемирового значения. Но, будь он проклят, Николай I, погубил цвет нации.

Эмигрантов передернуло.

— Лермонтов не такая величина, как Пушкин.

— Я боготворю Пушкина, но Лермонтов должен был идти дальше.

— Этого не могло случиться.

— Белинский находил, что это непременно случилось бы.

Вот они, осколки той «светской черни», которую ненавидели и Пушкин и Лермонтов, и от интриг которых [они] погибли!

Они осматривали, ощупывали материал костюмов, платья и все со слезами на глазах. Хотели увериться, что на нас все отечественное, и все-таки где-то сомневались, хотя и хотели верить.

Видно было, что они ранены смертельной тоской от того, что позволили себе покинуть Родину, и теперь со стороны гордятся [нами] и завидуют нам.

— Какие вы все здоровые и веселые! Нас, русских, французы награждали презрением и считали, что мы способны быть, лишь извозчиками. После того как вы запустили спутники, а потом и космонавтов, мы подняли головы, и отношение к русским изменилось в корне.

Первый спектакль мы «старались», следовательно, были не свободны, а раз так, то были зависимы от зрителя.

Взаимоотношения актера и зрителя складываются в основном так: либо актер владеет, властвует, и тогда плену этому охотно и радостно отдается зритель, ищет этого плена; но если ты не в силах взять его в этот плен, то зритель начинает критиковать, чувствуя, что актер от него зависит.

Нашли ли мы на первом спектакле своего зрителя? Потом — он определился, а на первом?

ГАСТРОЛИ В БОЛГАРИИ.

9/V

Уезжая из Болгарии в 1953 году, я увозил с собой удивительное чувство братства, дружбы, сознания, что есть на свете Страна и люди — Болгария и болгары.

Я играл тогда Отелло, Арбенина, Курепина («Рассвет над Москвой»).

И вот, через двенадцать лет мы снова едем в эту страну.

Я волнуюсь оттого, что мне придется предстать в неожиданном для зрителя образе, в образе кадрового рабочего «ленинской выправки».

Еще волнуюсь, что мы покажем третий вариант «Маскарада», и нам очень хочется, чтобы он понравился, мы любим этот спектакль.

И еще волнуюсь, что я скоро встречусь с нашими друзьями — болгарскими зрителями.

Когда я уезжал, кто-то из друзей бросил вслед отплывающему парому букет красных гвоздик. Он не долетел до меня, упал в Дунай и закружился в водовороте. Мне очень жаль было этих цветов. Я помню их до сих пор, и мне кажется, что, пересекая границу, я вновь найду букет из красных гвоздик — дар моих друзей.

Через 3 с половиной часа — Болгария — София.