Николай Мордвинов - Дневники

Я понимаю, конечно, что это означает, что качества соответствующие не найдены, и это не значит, что Отелло в моей трактовке должен быть лишен этих качеств, но какие же они?

Соображения мои, конечно, правильны, ибо верит же народ в мою — Отелло — руку; например, в то, что я владею именно мужской, физической силой, верит, что я могу где угодно и когда угодно придушить Яго собственными руками, и без усилий. Верит и во многое другое.

— Думаю, что это верно. Это интересный вопрос ты поставил… «Мужское» в Отелло — сила духа, сила физическая, страсть, без малейшей заботы о том, как это выглядит, потому что плохого в нем нет, и ему нечего скрывать…

Ты приобрел в этой работе весьма важное качество, которое жило в тебе подспудно, — открытую, как бы обнаженную душу, и это прямо-таки физически чувствуется в роли. Береги это «человеческое» искусство, все остальное — функция. Наивность и искренность (если платок сейчас с ней, то Дездемона не изменила) — в этом и есть твое обаяние в этой роли. Я верю и знаю, что в тебе есть, но будь осторожен.

— Что значит «будь осторожен»?!

— Как-нибудь после поговорим.

8/II

«ОТЕЛЛО»

Сегодня прогнали весь спектакль.

Пробовал разобраться: четвертый и пятый акты развиваю в темпе. Актерам почему-то трудно. Топорщатся. Уже надоело менять. Или не верят в то, что темп играет огромную роль в Шекспире? Каждый думает, чем он медленней все будет говорить, тем значительней получится.

Третий акт все же не получается. Четкость рисунка и моя любовь к нему почему-то мешают зрителю. Или в соседстве с мазней, они кажутся нарочитыми? Или все-таки они чрезмерны и самодовлеющи? Сидишь без движения, так что поворот головы — уже мизансцена, и это скупое и естественное кажется излишним и неестественным на фоне просто и безотчетно болтающихся рук, кстати, очень естественных.

— Я иду по правде, я не боюсь его! — сказала Викландт на замечание Ю.А., что нужно отступить, если Отелло наступает.

Что же мне прикажете делать? Заставить ее силой поверить, что меня можно бояться? Таких мест, кстати, много в спектакле, когда партнер не играет Отелло, или играет не Отелло, а самого себя.

13/II

«ОТЕЛЛО» [173] Спектакль «Отелло» поставлен Ю. А. Завадским. Режиссер Ю. А. Шмыткин. Художник — М. А. Виноградов, композитор Ю. С. Бирюков. Кроме Н. Д. Мордвинова в спектакле были заняты: Дож Венеции — Б. А. Лавров (позднее — А. М. Калинцев), Брабанцио — Н. П. Темяков, Грациано — В. А. Сабуров, Лодовико — Ф. В. Блажевич (позднее — А. Т. Зубов), Кассио — И. Н. Русинов (позднее — М. М. Названов, Б. В. Иванов), Яго — Б. Ю. Оленин (позднее — А. А. Петросян), Родриго — А. С. Осипов (позднее — А. А. Консовский, А. М. Адоскин), Монтано — Л. П. Лунич (позднее — С. С. Годзи), Дездемона — З. М. Шигаева (позднее — И. П. Карташева), Эмилия — О. А. Викландт (позднее — Т. С. Оганезова), Бианка — В. И. Балабина, Е. Г. Марголина (позднее — И. Е. Соколова). — Премьера

Весь зал из генералов… от войск, печати, актеров, драматургов…

Бороться с такой аудиторией стоит труда! А отсюда понятно, как шел спектакль и как его принимали…

Мы струсили, дали им волю рассуждать и кашлять, начали вяло и робко. Это Шекспиру противопоказано.

16/II

«ОТЕЛЛО»

Ю.А. перед спектаклем рассказал нам телефонный разговор с Юзовским [174] Юзовский Иосиф Ильич (1902–1964) — театральный и литературный критик. Автор книги «Образ и эпоха» (М., 1947), посвященной воплощению драматургии У. Шекспира на советской сцене, статьи «Шекспир и советская сцена» («Шекспировский сборник», М., 1947). .

— Ты подумай, он сказал: «Ничего, приличный спектакль!» (между прочим, он сказал, что ты стал играть лучше, чем в Ростове). Советовал… «Перед спектаклем не говорите!» Я что-то Юзовскому не верю. «Не говорите!» Нет, скажу. Он говорит о красовании.

— Может, где-то попадаю и на это. А вы как думаете?

— Видишь ли, я так зол был, что не очень понял, о чем он говорил… У меня есть к вам предложение. Я, сличая все замечания, вольно или невольно стараюсь на них ответить. И стал замечать, что начал отвечать на противоположные требования. Не кажется ли вам, что можно зайти в тупик, если всех без разбора слушать будешь? Сколько людей, столько мнений. Но у нас-то есть свое или нет? Или мы от него отказываемся? Возможно и это, но тогда давайте решим, от чего мы отказываемся и к чему стремиться будем. Так же можно дойти до абсурда. Я не говорю о Юзовском, может быть, он и прав, но нельзя же идти все время и от каждого мнения на поводу. Мы имеем свою судьбу и в чем-то ее уже оправдали. У нас маловато сил бывает, чтобы воплотить наши желания. И воли маловато. Тоже правда. Но у нас есть желания, которые могут заменить, в худшем случае, и силу и волю. Так почему же мы нервничаем? Или наши цели неблагородны? Или мы не граждане? Или мы делаем что-то противозаконное? Почему мы нервничаем? Не получается сегодня, получится завтра. Нам надо иметь не кучку снобов перед глазами, а зрителя, которому мы хотим сказать что-то очень дорогое и важное. Не зазнаваться, не задаваться, но и не путаться в трех соснах, как бы эти сосны ни переставляли у нас под носом. Пусть они сами в них запутаются. Долой рабское послушание к далеко не искреннему и даже не самостоятельному мнению!..

22/II

«ОТЕЛЛО»

Стал опасаться дня, в который идет этот спектакль. Все равно, что на Эльбрус надо подниматься. Голоса совсем нет, не то что остужевского… Борьба идет не с ролью, а с собой.

3/III

«ОТЕЛЛО»

Лучше, чем в прошлый раз.

У меня несколько изменений.

Решил сократить монолог в сенате: «о великом мире, говорит»… затем сразу — «Блестящие мечи»…

Утвердил сокращения на втором Кипре.

Благодаря темпу нашел хорошие куски в третьем акте. Сегодня впервые после акта долго аплодировали. Нить действия стала больше в моих руках. «Уточнить, выяснить, выведать, вытащить, выдавить»…

В четвертом акте понравилась походка перед обмороком — зашатался, закружился, замотался, как-то впервые отдался куску — эффект был большой. В зале из мертвой тишины выросло мгновенно какое-то шушукание, потом опять тишина, потом беспокойство, и на обмороке — зал замер. В себе я понял это впервые. По внутреннему — это ново и внешне — этому не было похожего. А реакции я такой не знал.

На «козлы и обезьяны» — аплодисменты.

Пятый акт играл по воспоминаниям…

На спектакле — Держинская [175] Держинская Ксения Георгиевна (1889–1951) — оперная певица, народная артистка СССР. В 1915–1948 годах — в труппе Большого театра. Сведений о том, что в ее репертуар входила партия Дездемоны, обнаружить не удалось. , Кемарская [176] Кемарская Надежда Федоровна (р. 1899) — оперная, опереточная певица, режиссер, народная артистка РСФСР. С 1926 года работает в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Работа над партией Дездемоны была ею начата по предложению дирижера С. А. Самосуда, но осталась незавершенной. — Дездемоны. Ю.А. говорит, что хвалят.