Дмитрий Оськин - Записки прапорщика

Вернулись снова в Совет. Председателя все еще не было. Его заместил некий Булгаков, в студенческой форме, с всклокоченными волосами, с воспаленными от бессонницы глазами. Принял нас приветливо:

— С Румынского фронта? Ну, как там?

— Бегут все. Ничего от фронта не осталось. На Украине гайдамаки орудуют. Наши части выпускают оттуда без всякого имущества, без снаряжения. Обозы, оружие — все это остается на месте.

— Да, слышали. Какова же цель вашего приезда сюда?

— Хотим обосноваться в Курске для организации новых красногвардейских частей.

— Вам надо будет переговорить с председателем Совета.

Дождались председателя Забитского. Человек лет тридцати, по виду интеллигент, как потом мы узнали, левый эсер. Болезненно морщась, он выслушал наш план и просьбу дать помещение и разрешение на прямой провод для разговора со ставкой.

— Насчет помещения вы обратитесь к коменданту т. Лукину, А разрешение на прямой провод — пожалуйста.

Он написал записку.

Идем к коменданту. Высокий, красивый матрос, одетый в овчинный полушубок, с залихватской папахой на голове. Выслушав нашу просьбу, он предложил целую гостиницу для нужд комитета.

— Куда же нам так много?

— Как куда, ведь вы же будете формировать части, так вам одной гостиницы не хватит.

— Мы будем формировать части, если нам это разрешит Главковерх, а пока мы хотели бы ограничиться несколькими комнатами. Комнаты две для дел и комнаты четыре-пять для нас самих.

— Не хотите, навязывать не буду. Идемте.

Захватив с собой несколько матросов, Лукин отправился вместе с нами вверх по центральной улице к большой гостинице, при которой имелся и ресторан. Поставив около двери несколько матросов, Лукин вошел в ресторан, вызвал хозяина и громким голосом отдал распоряжение немедленно закрыть торговлю. Жильцов выселить в часовой срок, ресторанное имущество и имущество гостиницы конфискуется. Ключи от помещений с провизией и спиртными напитками передать ему.

Хозяин растерялся.

— Слышали, что я сказал? — прикрикнул Лукин.

— Товарищи, как ж я могу так быстро?

Лукин обратился к публике, в изобилии сидевшей за столиками ресторана, и зычным голосом крикнул:

— Марш отсюда! Через три минуты чтобы никого!

Посетители схватили свои шапки и, толкая друг друга, бросились к выходу.

— Покажите номера! — обратился Лукин к хозяину.

Пошли по гостинице, которая имела около пятидесяти номеров.

— Кто здесь? Мародеров и спекулянтов в подвал! Служащий? Зачем приехал? За справками? В подвал для выяснения! — быстро допрашивал и распоряжался Лукин.

Человек тридцать жильцов Лукин отправил в сопровождении двух матросов в Чрезвычайную комиссию. Было несколько семей, которым Лукин дал разрешение задержаться в гостинице до подыскания себе квартиры в течение трех дней.

— Вот, товарищи, — обратился к нам Лукин, — выбирайте любые номера.

Мы взяли правое крыло, восемь комнат. Хозяин вручил нам ключи, и мы тотчас же командировали Антонова на вокзал заняться перевозкой имущества. Мне в эту гостиницу переезжать не хотелось, и я попросил Лукина дать мне ордер на право бесплатного пользования номером в тех меблированных комнатах, в которых я остановился накануне.

Уставши за день, я рано лег спать. Около часа ночи раз дался сильный стук в дверь моей комнаты. Открыл дверь. В коридоре стояла группа вооруженных красногвардейцев.

— Вам что угодно?

— Ваши документы!

Я показал.

— Есть оружие?

— Нет.

Вошедшие не удовлетворились моим ответом и произвели поверхностный осмотр моей комнаты. Ничего не найдя, ушли. Наутро рассказал об этом Лукину.

— Мы почти каждый день производим осмотр гостиниц, сейчас так много наезжает всякой сволочи, много контрреволюционных агентов и шпионов.

На другую ночь я снова был разбужен стуком. Снова осмотр документов и комнаты. Это повторилось еще. Мне это надоело, и я попросил Лукина дать мне охранную бумажку, чтобы не беспокоили по ночам. Лукин написал:

Предъявитель сего, председатель Центрального исполнительного комитета и т. д., от обысков и осмотра номера освобожден.

Я приколол бумажку к наружной двери, и с этих пор ночные визиты прекратились.

Имея разрешение Забитского на переговоры по прямому проводу, я отправился на телеграф, вызвал к аппарату Главковерха Крыленко. Вместо Крыленко подошел его адъютант:

— Что вам угодно? Я доложу Главковерху и тотчас же сообщу ответ.

Я передал:

— Наш Исполнительный комитет крестьянских депутатов Румчерода выехал из Кишинева в Курск, куда прибыл такого-то числа. Постановили обратить свои силы и знания на формирование в Курске новых красногвардейских частей. Материалом для этих частей должны явиться проходящие в большом количестве через Курск демобилизованные солдаты. Для того чтобы нам вести эту работу, мы просим разрешения и соответственных указаний Курскому совету.

Через несколько минут получил ответ такого содержания.

— Главковерх не возражает против организации вами красногвардейских частей в городе Курске из проходящих демобилизующихся солдат. Вместе с тем Главковерх указывает, что им сейчас издан приказ об организации специальных военных комиссаров при местных Советах, на которых возлагается дело формирования новой Красной армии. Вам надлежит связаться с местным Советом и руководствоваться указанным приказом Главковерха.

Выдвинули меня докладчиком в Курский совет.

Святенко предложил организовать связь с харьковским большевистским правительством, в частности с главнокомандующим украинского фронта Антоновым-Овсеенко.

— Я думаю, лучше всего поехать мне, я украинец, владею украинским языкам. Если поедет русский, то с ним могут быть недоразумения.

— Я бы тоже хотел поехать, — выступил Дементьев, — украинским языком я немного владею, документы можно сфабриковать, или Лукин даст, отобрав у какого-нибудь спекулянта, или контр-революционера.

Командировку Святенко и Дементьева в Харьков утвердили.

На другой день после их отъезда попросились в отпуск другие товарищи.

Прошла неделя. Никто не вернулся.

Ликвидировали комитет и я с Сергеевым. Он уехал к себе, я — в Питер для сдачи дел.

Неделя уже, как болтаюсь в Питере, освобождаясь от дел Центрального комитета Совета крестьянских депутатов Румынского фронта. Кроме протоколов нашего комитета, денежных отчетов и другой бумажной рухляди, на моих руках серебряные георгиевские кресты, пожертвованные солдатам в пользу революции, и около трехсот рублей денег.

Несколько дней ходил из комнаты в комнату большого Смольного, в поисках учреждения, которое приняло бы от меня дела. Наконец решил отправиться лично к Спиридоновой.