Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Другое дело, что авторитет Ленина в рабочих массах весь 1917 год рос, а авторитет Чхеидзе падал – до перманентного ноля!

Во-вторых, Ленин не призывал же русский народ просто сдаться, подняв руки перед немцами! Он заявлял, напомню, что «на революционную войну, действительно оправдывающую революционное оборончество, сознательный пролетариат может дать своё согласие лишь при условии: а) перехода власти в руки пролетариата и примыкающих к нему беднейших частей крестьянства; б) при отказе от всех аннексий на деле, а не на словах; в) при полном разрыве со всеми интересами капитала». Где здесь «пораженчество», чёрт бы всех клеветников на Ленина побрал!?

Нет, не ради поражения, а ради победы возвращался на Родину Ленин. Другое дело, что победой для него могла быть лишь победа народа над элитой. При этом без осознания народом полной противоположности интересов «отечества» элит, и интересов народного Отечества, о победе народа речи быть не могло.

Итак, мы, наконец, окончательно и до конца книги возвращаемся вслед за Лениным в Россию, и наше повествование окончательно принимает строго хронологический характер…

Прошёл…, да что там – «прошёл»! – пролетел первый ленинский месяц в России 1917 года. В столице с 24 по 29 апреля (с 7 по 12 мая) состоялась VII (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б), о которой говорилось в первых главах. Напряжение и загруженность Ленина были таковы, что ему пришлось отказаться от приглашения президиума Фронтового съезда делегатов из действующей армии выступить на открытии съезда – фронтовой съезд начал работу в тот же день, что и Апрельская конференция и заседал параллельно с ней.

Апрельская партийная конференция стала первым легальным общенациональным собранием большевиков, и сразу выяснилось, что, несмотря на все трудности связи заграничного центра с Россией, несмотря на все аресты и репрессии во время войны, партия Ленина не так уж и мала.

О точной численности её спорят по сей день, но точного числа мы никогда и не узнаем – всё ведь было тогда очень текучим, даже советские официальные источники дают разные цифры. Кто-то сообщает о 131 делегате с решающим и 18 с совещательным голосом, а, например, сталинский «Краткий курс» указывает на 133 делегата с решающим и 18 с совещательным голосом, представлявших «80 тысяч организованных членов партии».

Выборы на Апрельскую конференцию прошли на конференциях местных организаций из расчёта 1 делегат на 500 членов партии. По этому расчёту в партии тогда состояло не менее 65 тысяч человек. Ленин на конференции говорил о «70 000 членов нашей партии».

Этот разнобой вполне, повторяю, объясним. К моменту выхода из подполья, численность РСДРП(б) оценивалась цифрой в 40…45 тысяч человек, что, судя по всему, близко к реальности.

8(21) мая 1917 года на общегородском собрании петроградской партийной конференции Ленин сделал доклад об итогах VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б). Собрание проходило в помещении Морского кадетского корпуса, присутствовало до шести тысяч человек [719].

Такая аудитория, собравшаяся в Морском корпусе, подтверждала силу большевиков: шесть тысяч убеждённых, сознательных сторонников в одной только столице в бурные времена – это было серьёзно. Многие из них имели давний опыт политических организаторов и бойцов. Профессор Индианского университета Александр Рабинович, много работавший с источниками того времени, пишет, что, в феврале 1917 года только в Петрограде было две тысячи большевиков, к открытию Апрельской конференции их число увеличилось до шестнадцати тысяч, а к июню 1917 года – до тридцати двух тысяч. При этом две тысячи солдат Петроградского гарнизона вошли в состав большевистской «Военки», и четыре тысячи солдат стали членами клуба «Правды» – «непартийного» клуба, организованного «Военкой» для военнослужащих [720].

Плюс – идущий за большевиками Кронштадт, Балтийский флот…

Иными словами, уже весной 1917 года большевики представляли собой не малочисленную кучку, а политическую силу. Причём эта сила доверяла прежде всего Ленину.

Говорить, однако, об этой силе как о решающей, пока не приходилось. И Владимир Ильич с трибуны собрания в Морском корпусе предупредил:

– Через народ перепрыгнуть нельзя. Только мечтатели, заговорщики думали, что меньшинство может навязать свою волю большинству. Так думал французский революционер Бланки – и был неправ. Когда большинство народа не хочет, потому что ещё не понимает, взять власть в свои руки, тогда меньшинство, как бы оно революционно и умно ни было, не может навязать своего желания большинству народа [721].

Напоминая о том, что меньшинство не может навязать свою волю большинству, Ленин имел в виду, конечно, революционное, а не имущее, контрреволюционное меньшинство.

Имущее, правящее меньшинство, пользуясь своей политической, экономической и военной властью, наоборот – свою волю народам веками как раз навязывало! Буржуазная Элита овладела этим умением в совершенстве, и поэтому Элита не только навязывала, но все ещё навязывает свою волю большинству населения планеты, как навязывает свою волю элитарное меньшинство народному большинству в Российской Федерации, во всех остальных, кроме Белоруссии, национальных республиках, слагавших СССР.

А вот революционное меньшинство в буржуазном обществе не может навязать свою волю большинству народа. Революционное меньшинство не может стать решающей силой без той или иной поддержки трудящегося большинства. Причём интересно сопоставить ленинский взгляд на взаимоотношения революционного меньшинства и народа с высказанным много позднее взглядом Сталина.

23 июля 1934 года Сталин беседовал с английским писателем-фантастом Гербертом Уэллсом. В 1920 году Уэллс встречался с Лениным и затем в своей книге «Россия во мгле» назвал его «кремлёвским мечтателем». Теперь англичанин радикально пересматривал свои оценки, но не о том сейчас речь!

Уэллс спросил тогда у Сталина:

– Вы, мистер Сталин, лучше, чем кто-либо иной знаете, что такое революция, и притом на практике… Не считаете ли Вы установленной истиной тот факт, что все революции делаются меньшинством?

И Сталин ответил:

– Для революции требуется ведущее революционное меньшинство, но самое талантливое, преданное и энергичное меньшинство будет беспомощно, если не будет опираться на хотя бы пассивную поддержку миллионов людей.

Похоже, Уэллс ожидал от Сталина чего-то более пафосного, и переспросил:

– Хотя бы пассивную? Может быть, подсознательную?

Сталин в ответ уточнил:

– Частично и на полу-инстинктивную, и на полусознательную поддержку, но без поддержки миллионов самое лучшее меньшинство бессильно [722].