Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Не в мире, не в Европе, а в России!

Во-вторых же…

Во-вторых, отвлечёмся на время от событий первого дня Октябрьской революции в России и познакомимся с неким описанием 1917 года в Европе :

«Когда подумаешь об обстановке 1917 года, – о всеобщем хаосе и бесчисленных трудностях, военном напряжении, о всё углубляющемся ожесточении борьбы, всё отдаляющейся перспективе победы и наряду с этим о неуклюжести и вызывающем поведении предпринимателей, которые своими действиями сами толкали рабочих на беспорядки и мятежи, – удивляешься не тому, что волнения так широко разлились по стране, а тому, что они не приняли ещё более широких размеров… Во Франции вспыхивали мятежи в войсках, росла социалистическая агитация… В Италии кипело недовольство и возмущение, которые привели осенью к продовольственным беспорядкам… В Германии не прекращались стачки, а в июле вспыхнуло восстание на флоте – моряки требовали немедленного заключения мира; имперское правительство кое-как овладело положением лишь после того, как обещало населению далеко идущие конституционные реформы. Такие же процессы происходили в Австрии…» [900]

Кто написал это?

Кому принадлежат такие признания – какому-то левому автору из числа «агентов Коминтерна», приверженцу Ленина?

Да вот то-то и оно, что это, к сведению стариковых, – цитата из «Военных мемуаров» Дэвида Ллойд Джорджа (1863–1945), премьер-министра Великобритании в 1916–1922 году, одного из активных организаторов иностранной интервенции в России.

Причём в 1918 году ситуация в воюющих европейских странах по сравнению с 1917 годом лишь обострилась. А, скажем, генерал Людендорф в своих воспоминаниях о войне сетовал: «Теперь, задним числом, я могу утверждать, что наше поражение явно началось с русской революции»…

Иными словами, надежды Ленина в 1917 году на скорую мировую революцию были отнюдь не химеричными – многое тогда зависело от многого. Не забудем, что кроме нестабильной Европы уже тогда бурлил Китай, да и Индия была неспокойна, и Турция, и Балканы – южная окраина Европы…

А уж Россия…

При всём при том, лишь у России был Ленин.

Имело своё значение и то, что европейская элита, наученная крахом корниловщины и опытом русского Октября, в острые моменты стала действовать особо решительно и сумела сорвать развитие в Европе революционного процесса. Так, в Германии две наиболее крупные фигуры Ноябрьской революции 1918 года – Карл Либкнехт и Роза Люксембург, 15 января 1919 года были зверски убиты… В Германии начался террор, в марте 1919 года был арестован и убит в тюрьме ещё один деятельный лидер немецких коммунистов – Лео Иогихес (Ян Тышко), и социальную революцию германская элита утопила в крови.

Тем не менее революция в Германии имела место, и это была тоже социальная революция. Причём на счёт германской элиты надо зачислить не только ту кровь, которая пролилась в Германии тогда, но и кровь Второй мировой войны, ибо если бы русский Октябрь 1917 года был подкреплён полным успехом немецкого Ноября 1918 года, никакой Второй мировой войны не было бы, а была бы в обозримой перспективе мирная социалистическая Европа.

Но мы опять забежали далеко вперёд, а у нас ещё не взят Зимний…

Взятие Зимнего дворца намечалось на полдень, а открытие II съезда Советов – на два часа дня 25 октября (7 ноября) 1917 года. Однако даже к вечеру ни того, ни того ещё не произошло. Причины задержек не были принципиальными, и мы на их останавливаться не будем, а обратимся к свидетельству двух уже знакомых нам американских авторов – Джона Рида и Бесси Битти.

Оба были в Петрограде в тот день, оба – будучи журналистами, много чего увидели, имея пропуска от Военно-революционного комитета для свободного прохода по городу, оба побывали в тот день в Зимнем дворце, и оба присутствовали на открытии II съезда Советов.

Джон Рид сумел пройти в ещё не взятый Зимний дворец во второй половине дня 25 октября. В его описании с натуры присутствуют, например, «груды окурков, куски хлеба, разбросанная одежда и пустые бутылки из-под дорогих французских вин…»

В чём-то картины, увиденные Ридом, напоминают агонию бункера Гитлера. Но что любопытно, Рид свидетельствует: «Всё помещение (в одном крыле дворца, – С.К .) было превращено в огромную казарму, и судя по состоянию стен и полов, превращение это совершилось уже несколько недель тому назад» [901].

Не-ет, хотели, хотели «Временные» сохранять себя и дальше…

Рид видел, как на Дворцовой площади комиссар Временного правительства Станкевич командовал ротой юнкеров, которая отправлялась отбивать телефонную станцию.

Битти в тот момент была на Морской у этой самой телефонной станции, и чуть позже наблюдала, как «подтянутые красивые парни из офицерской школы» попытались начать атаку, дали залп, однако «появился броневик, открыл огонь и довершил разгром атакующих» [902].

Нередко у авторов, нелояльных к Октябрю, приходится читать, что Петроград-де «даже не заметил» «большевицкого переворота»… Да, театры работали, чистая публика развлекалась, но та же Битти, перемещаясь по Петрограду, то и дело наталкивалась на патрули, броневики, а то и перестрелки. Джон Рид и вообще пишет, что в тот день «на Невский, казалось, высыпал весь город»…

На каждом углу стояли огромные толпы, окружавшие яростных спорщиков. Солдатские пикеты дежурили на перекрёстках, а «краснолицые старики в богатых меховых шубах, показывали им кулаки, изящно одетые женщины осыпали их бранью»…

Солдаты «отвечали неохотно и смущённо улыбались». Оно и понятно: истерика – это для интеллигентов и дамочек, а русский солдат с дамочками не воюет.

А для Временного правительства и примерно трёхтысячного (!!) разношёрстного «войска», «защищавшего» Зимний дворец, наступал «момент истины» – поздним вечером все ультиматумы истекли, все организационные неурядицы у осаждавших были улажены, и около 10 часов вечера крейсер «Аврора» холостым выстрелом из носового орудия дал сигнал к штурму.

Звук холостого выстрела звучнее боевого, и эффект был достигнут – стали быстро рассасываться как толпы зевак на набережных, так и «защитники» Зимнего дворца…

В то время, как напряжение ситуации с Зимним спадало, напряжение в зале, где собрались делегаты II съезда Советов, росло. Рид описал это так:

«Мы вошли в огромный зал заседания, проталкиваясь сквозь бурлящую толпу, стеснившуюся у дверей. Освещённые огромными белыми люстрами, на скамьях и стульях, в проходах, на подоконниках, даже на краю возвышения для президиума, сидели представители рабочих и солдат всей России. То в тревожащей тишине, то в диком шуме ждали они председательского звонка. Помещение не отапливалось, но в нём было жарко от испарений немытых человеческих тел. Неприятный синий табачный дым поднимался вверх и висел в спёртом воздухе. Время от времени кто-нибудь из руководящих лиц поднимался на трибуну и просил товарищей перестать курить. Тогда все присутствующие, в том числе и сами курящие, поднимали крик: „Товарищи, не курите!“, и курение продолжалось…» [903]