Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Но это было уже в марте 1918 года, а в январе Троцкий имел в Бресте чёткую инструкцию Ленина – тянуть переговоры до германского ультиматума, после чего немедленно подписывать мир.

На деле же Троцкий просто терял темп, 27 января (9) февраля 1918 года Германия заключила сепаратный мир с украинской Центральной Радой, а на следующий день Троцкий заявил в Бресте, что Россия-де войну прекращает, армию демобилизует, а мир не подписывает – мол, „ни войны, ни мира“.

Глава германской делегации в Бресте Рихард Кюльман тут же констатировал, что отказ России от мира автоматически влечёт за собой прекращение перемирия, и через 7 дней, 5(18) февраля 1918 года в 12 часов дня немцы вновь начали наступление по всему фронту, быстро продвигаясь к Петрограду. Особенно далеко они зашли на нашу территорию на юге, захватив Харьков, Ростов, Крым…

Революция оказалась в смертельной опасности – „благодаря“ Льву Троцкому, Абраму Иоффе – тоже подвизавшемуся в Бресте, и прочим „р-р-революционерам“. Думаю, этот „финт“ сошёл Троцкому с рук лишь потому, что он уже имел немало сторонников среди „старой“ „ленинской“ „гвардии“.

Из 30 наступавших немецких дивизий половина двигалась на Петроград через Нарву и Псков. Вечером 18 февраля голосование на заседании ЦК дало 7 голосов за немедленное принятие ранее выдвинутых немецких условий, 5 было против, 1 воздержался.

22 февраля группа членов ЦК и наркомов – А. Ломов (Г. И. Оппоков), М. С. Урицкий, Н. И. Бухарин, А. С. Бубнов, В. М. Смирнов, И. Н. Стуков, М. Г. Бронский, В. Н. Яковлева, А. П. Спундэ, М. Н. Покровский и Г. Л. Пятаков, подала в ЦК очередное „левое“ заявление с протестом против сепаратного мира на германских условиях…

Однако немцы вошли во вкус, и 23 февраля предъявили ультиматум с ещё более тяжелыми требованиями, дав на размышление 48 часов. Новое голосование в ЦК дало 7 голосов „за“ (Ленин, Стасова, Зиновьев, Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга) при 4 голосах „против“ (Бубнов, Урицкий, Бухарин, Ломов) и 4 воздержавшихся (Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе). И это – при ультиматуме уже самого Ленина членам ЦК: он пригрозил выйти из ЦК и апеллировать к партии и народу.

В итоге был подписан „похабный“ Брестский мир.

В марте 1918 года Ленин с трибуны партийного съезда упрекнул тех, кто не хотел „брать“ первоначальный мир, а в итоге получил мир „гораздо унизительней“ и назвал это авантюрой… Однако со всей мощью на оппонентов внутри партии Ленин тогда не обрушился, и дело, как я понимаю, было не в его „доброте“. Ленин увидел, что приходится идти на компромисс с „леваками“ во имя сохранения управляемости партией и страной. Сработал принцип: „На переправе коней не меняют“…

В те же дни пришлось простить бухаринцам и ещё одну идиотскую „оппозицию“ – они протестовали против решения ЦК и СНК в обмен на лес приобрести вооружение и продовольствие у Антанты и заявляли, что это означает-де капитуляцию перед мировой буржуазией.

Ленин при всей занятости откликнулся тогда в вечернем выпуске „Правды“ за 22 февраля 1918 года статьёй „О чесотке“ (ПСС, т. 35, с. 361–364), начинавшейся словами: „Мучительная болезнь – чесотка. А когда людьми овладевает чесотка революционной фразы, то одно уже наблюдение этой болезни причиняет страдания невыносимые…“

Ильич ни на кого из „чесоточных“ персонально пальцем не указал, однако не удержался, и заметил, что „всякий, не сошедший с ума и не заболевший чесоткой, …всякий здоровый человек высмеет [их] как шутов гороховых…“

Шутами гороховыми они все и были, но окончательно ясно это стало значительно позже – когда Ленина уже не было в живых.

А вообще-то Троцкий и троцкисты, Бухарин и бухаринцы, поставив Советскую власть на грань гибели, уже в 1918 году вполне заслуживали расстрела, так что сталинские пули, отыскавшие их через двадцать лет, были всего лишь запоздавшим справедливым возмездием за содеянное ещё при Ленине.

Тем более, что к 1937 году каждый из этой антиленинской и антисталинской компании „заработал“ по совокупности не одну пулю, а целую обойму.

История Брестского мира далась Ленину непросто. Его обвиняли и „справа“ и „слева“ – в том числе в руководстве большевиков. Об интеллигенции и говорить не приходится – вопли об „измене“ и „шпионстве“ Ленина возобновились с удесятерённой силой, хотя все здравые люди в России поняли – иного выхода не было.

Сам же Ленин был зол на этот злосчастный договор больше, чем кто-либо другой. Елена Стасова – легендарная большевичка из подлинной ленинской гвардии, описала характерную сцену, свидетелем которой оказалась. Один из членов мирной делегации принёс Ленину свиток с печатями, завёрнутый в шёлк, бережно положил его на стол и стал разворачивать.

– Что это такое? – спросил Ленин.

– Я привёз текст Брестского договора, чтобы вы могли его прочитать.

Владимир Ильич как-то сразу весь ощетинился.

– Что? Вам недостаточно, что я подписал этот похабный мир [994]?

Что ж, подобная реакция Ленина была вполне объяснима.

Далее же события разворачивались следующим образом…

Проходивший с 6 по 8 марта 1918 года ещё в Петрограде VII экстренный съезд РСДРП(б) принял по Брестскому миру резолюцию Ленина.

Вечером 10 марта 1918 года Ленин с правительством выехал в Москву – было решено перевести столицу новой России туда.

А 15 марта 1918 года уже в Москве IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов ратифицировал Брест-Литовский мирный договор.

Съезды – в отличие от пленумов ЦК, это акты массовые. И на съездах партийная и народная масса – впервые после Октября – наглядно показала, что в конфликте партийных „верхов“ она всегда возьмёт сторону Ленина и только Ленина. Не думаю, что этот факт добавил любви к Владимиру Ильичу у Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина и т. д. А вот зависть и глухое раздражение против Ленина у них, наверняка, усилились.

Ленин был, впрочем, уверен, что Брестскому договору долгой жизни не суждено. Выступая 15 марта 1918 года на IV Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов он заявил без обиняков:

– Ведь это же детей достойно… История говорит, что всякий договор вызывается приостановкой борьбы и изменением соотношения сил, что бывали мирные договоры, которые через несколько дней лопались, что бывали мирные договоры, которые через месяц лопались, что бывали периоды во много лет, когда Германия и Испания заключали мир и через несколько месяцев его нарушали, и нарушали по нескольку раз, и в ряде войн народы учились, что значит вести вуйны… [995]

Но и раньше, выступая перед латышскими стрелками, уезжающими на германский фронт 7(20) февраля 1918 года, Ленин говорил (привожу по газетному отчёту „Новой Жизни“ за 8(21) февраля 1918 г.):