Николай Телешов - Записки писателя

Да молодой Златовратский и сам понимал это. И «вольный станок», как прозвали привезенный багаж, был великой семейной тайной, к которой все относились с трепетным уважением.

И вот однажды, рассказывает Николай Николаевич, к ним приехал из столицы сам «Бов» из «Современника». На него юноша Златовратский мог глядеть только в дверную скважину, когда тот говорил о делах со старшими.

Знаменитый «Бов» — это имя в семье было обаятельным.

В дверную щель Н.Н. увидел, наконец, этого «Бова» из «Современника», его молодое серьезное лицо и мягкие, глядевшие из-за очков глаза. Но вскоре «Бов» поднялся, протянул руку отцу и уехал — навсегда. Навсегда — потому, что вскоре пришла весть о смерти «Бова». По словам Златовратского, эта молодая, необычайно даровитая сила, едва только успевшая размахнуть свои духовные крылья, была уже отмечена неумолимой судьбой…

Этот лучезарный гость, этот великий «Бов» из «Современника» был Николай Александрович Добролюбов, портрет которого всегда висел в кабинете Златовратского, до самой смерти.

На этом «вольном станке», пока он находился в зальце захолустного домика, юноша Златовратский сам отпечатал свои первые стихи, забракованные отцом, но, впрочем, с оговоркой: «Не смущайся. С кем вначале промахов не бывает…»

Газету, конечно, не разрешили, и даже самому губернатору, хлопотавшему за газету, министр велел передать, что тот — «не в своем уме…»

Вот эту историю из своей юности — о встрече с Добролюбовым, о вольном станке, о деревенской типографии — и рассказал Златовратский в пользу рабочих печатного дела, и сборник под названием «Друкарь» был вскоре напечатан.

Златовратский был невысокого роста, кряжистый, длинноволосый и бородатый старик, с звучным теноровым голосом. В те годы, когда я знавал Златовратского, жил он не то что бедно, но всегда нуждался в деньгах, бывал иногда и в затруднительных условиях. Тот же Белоусов писал мне в 1902 году, в конце декабря, когда только что вышел один из наших товарищеских сборников и я послал Златовратскому гонорар за его статью:

«Я очень рад, что перед праздником благодаря вам доставлено Николаю Николаевичу большое удовольствие. Я только что вернулся от него. Когда я приехал к нему, он, совсем расслабленный, лежал в постели, а когда я вручил ему ваш конверт, он оживился, даже достал с окна графинчик, и мы выпили с ним по полторы рюмки. Как-то невольно Николай Николаевич начал вспоминать свою молодость, годы студенчества, настоящего голодного студенчества того времени, когда он давал уроки в Кожевниках у какого-то заводчика, и как этот заводчик дал ему за подготовку двух сыновей и дочери всего три рубля».

Под впечатлением горьковской пьесы «На дне» в Художественном театре, которую Златовратский признавал весьма значительной, он рассказывал иногда много и интересно о жизни «богемы», которую хорошо знал и сам испытал на себе ее влияние. После неудачных педагогических заработков в Кожевниках он — дело было в молодости — начал сочинять разные прошения и защищал всякие дела у мировых судей в интересах «хитровцев» — ночлежников знаменитого московского Хитрова рынка, героев горьковского «На дне». Сочиняя прошения и защищая дела «бывших людей», Златовратский признается, что сам едва не погиб с ними, потому что все эти консультации производились в кабаках, а юридический гонорар выплачивался исключительно водкой.

К счастью, все это миновало, и литература перетянула из богемы на свою сторону крупную силу.

В заключение мне хочется напомнить слова самого Златовратского, сказанные им о себе на его сорокалетием юбилее. Он верно, ясно и точно определил свою литературную деятельность в ответной речи, сказав, что он принадлежит «к той школе писателей, для которых писательство было религией», и что он «счастлив, что отдал этому делу всю жизнь и все силы».

Под конец своей долгой трудовой жизни Златовратский был избран в почетные академики.

Начиная с девяностых годов, мне довелось знавать многих так называемых «писателей из народа», а также их разновидность — «самоучек», как они любили сами себя называть. С некоторыми из них я встречался у Н. Н. Златовратского на его вечеринках, с иными у И. А. Белоусова; многих видал на их кружковых собраниях и слышал чтение их стихов; с некоторыми был лично знаком и переписывался, об иных знаю от их же товарищей, так что сказать о них несколько слов имею возможность, а не сказать о них ничего считал бы неправильным. За малыми исключениями все они были бедняками или тружениками, которые боролись с нуждой, боролись за каждый день своего существования, за каждую копейку и тем не менее увлекались литературой; они почитали глубоко и искренне больших писателей, стремились сами быть выразителями художественных настроений, поскольку им это позволяло весьма малое их образование. Многие из них действительно не проходили школьного обучения, потому и называли себя «самоучками», но иные были по образованию выше этого и к самоучкам не принадлежали.

В семидесятых годах поэтом И. З. Суриковым был издан сборник произведений писателей-самоучек под названием «Рассвет», на который, кажется, никем среди публики не было обращено надлежащего внимания.

Но зато «надлежащее внимание» было обращено охранным отделением, которое при обысках и арестах заботливо отбирало «Рассвет», внесенный в списки запрещенных книг. Знал ли об этом сам Суриков и как относился к этому — остается пока неизвестным. И вот чуть ли не через двадцать лет нашлись охотники если не продолжить это дело, то попытаться начать что-либо подобное. Группа молодежи, именовавшая себя «писателями из народа», объединенная в частный кружок, приступила к изданию сборника членов кружка под названием «Родные звуки». Во главе стояли Иван Алексеевич Белоусов и Максим Леонович Леонов. Они напечатали в 1889 году сборник в восемьдесят страниц при участии девяти авторов, среди которых были: Белоусов, Вдовин, Глухарев, Дерунов, Крюков, Козырев, Леонов, Лютов, Раззоренов и Слюзов. Книга так и называлась: «Родные звуки. Сборник стихотворений писателей-самоучек. Выпуск первый». Было и краткое, весьма характерное предисловие:

«Авторы настоящего сборника все писатели-самоучки, не получившие никакого образования, но своими собственными силами, без посторонней помощи пробившие себе путь на свет божий. Они, говоря словами поэта, «один из очень многих, которых долей роковой — вся жизнь борьба с нуждою злой среди людей, умом убогих…» Их песни не плод фантазий, не вымысел ума, — они истинное выражение сердечных дум и чувств. Эти песни и думы отдаются на суд читающей публики без всякого притязания на литературное значение их. Сочувствие к настоящему сборнику может вызвать появление второго выпуска».