Александр Гомельский - Центровые

Яак очень эффектно выглядел и на поле, и в обыденной жизни. С хорошим проходом к щиту, поставленным средним броском в прыжке, Яак был опасен на многих позициях. Его главное достоинство — умение стать незаметным, но очень полезным дублером. Яак успел поиграть со многими выдающимися центровыми — тем же Круминьшем, с Зубковым, Андреевым, Поливодой, Беловым, позже с Жармухамедовым. И со всеми он ладил, со всеми у него игра получалась, со всеми находил общий язык.

Баскетбольная площадка очень невелика (даже теперь, после некоторого увеличения) для десяти крупных парней и двух арбитров. В такой «квартире» не очень–то разгуляешься, особенно если учесть, что двигаться здесь надо не так, чтобы не разбудить соседей, а бегать, прыгать, бороться. И ведь каждый, почти каждый хочет, чтобы его видели и слышали больше других. В такой ситуации очень важно иметь игрока, который вроде бы присутствует в игре, и вроде бы нет его. Все бегают, прыгают, толкаются, сражаются, а Липсо словно бы вне игры. Но это чисто внешнее впечатление. И — обманчивое впечатление. Просто Яак умел не мешать, всегда оказываясь только там, где он нужнее в данный момент. А это очень сложное умение.

Яак выделялся великодушием, игровой добротой, этаким хлебосольством. Он готов был, как на блюдечке, выложить мяч для удобного броска партнеру. Сам же атаковал только в стопроцентных ситуациях, когда просто уже некому было сделать это. Центровых такого плана очень и очень немного, они — чрезвычайно редки. Пожалуй, назову еще Жармухамедова да Силиньша. Отменно выполняя свои прямые (хотя и вспомогательные) функции, они приносили огромную пользу. И, не занимая чужого места, не мешая другим играть и быть на виду, благодаря этому и выделялись сами. Качество действительно только больших мастеров.

В ЦСКА Яак провел семь сезонов, стал неоднократным чемпионом страны, чемпионом Европы, дважды сыграл на олимпиадах и чемпионатах мира. А заканчивал он в «Калеве» при замечательном баскетболисте и тренере Ильмаре Кулламе. И с приходом туда Яака в нашем баскетболе появилась очень интересная, самобытная и достаточно грозная команда.

Тогда, на пороге 70‑х, баскетбол заметно вырос. Центровые за 210, 215 и даже 220 сантиметров стали обычным явлением. А в «Калеве» самым высоким оставался Липсо. Естественно, ему трудно было противостоять и более рослым, и более мощным центровым соперникам в борьбе под щитами. Но умница Яак нашел выход. Пожалуй, калевцы первыми пустили в ход такую новинку: их центровой (Липсо) трудился на отблокировании центра противника и подборе не один, ему помогали все. Причем он старался сыграть так, чтобы возможность для подбора создалась и у его «маленьких» партнеров. И очень часто таллинцы щит выигрывали, особенно часто свой щит.

«Калев» играл тактически грамотно, полностью используя потенциал своего центрового. Держать юрких, техничных, быстрых эстонцев было трудно любой команде. И они давали бой любой, даже самой именитой. Да, не раз проигрывали, но бились до последнего. И неоднократно брали верх над известными клубами, становились призерами всесоюзного чемпионата. Спартакиады народов СССР. Естественно, матчи в «Спортзале» собирали полные трибуны. Четыре тысячи зрителей сочувственно относились к своим «малышам» и изо всех сил поддерживали их. С такой помощью «Калев», возглавляемый Липсо, не раз ставил в тупик рижских и столичных армейцев, динамовцев Тбилиси и Москвы, киевлян из «Строителя» и СКА, хотя в их составах были центровые–гиганты, рядом с которыми Яака просто видно не было. Что, впрочем, его абсолютно не смущало: он продолжал отменно делать свое дело.

Игра эстонцев была подчас такой быстрой, что, как я шутил тогда, они играли на недозволенной скорости, быстрее, чем могли. Отсюда — частые потери мяча, брак. Но именно этот вихревой баскетбол увлек Яака и слил его с командой, в которой он полностью нашел себя и раскрылся. В то время рядом с ним были очень интересные баскетболисты — Томпсон (будучи сантиметров на десять ниже Яака, Прийт, однако, имел очень длинные руки, чем и компенсировал нехватку роста, а потому становился главным помощником своего центрового в борьбе на щитах), Крикун, Таммисте, Салуметс, Лепметс… Липсо органично вошел в этот яркий коллектив, привнеся в него высочайший класс игры, огромный опыт, умение ладить с людьми, широкий кругозор, а технически он был подготовлен не хуже своих «маленьких» товарищей. «Калев» с Липсо стал украшением нашего баскетбола. В несколько иной манере заиграл и сам Яак: он вышел из тени, он стал все чаще оказываться на виду, от него многое теперь зависело.

А больше всего Яак был ценен не только игровыми, но и человеческими качествами. В 1967‑м году на чемпионате мира в Уругвае перед матчем с югославами нашу команду залихорадило. Нужна была победа, только победа, а югославы сильны, да и в памяти еще поражение, которое они нанесли нам на предыдущем мировом первенстве. Все волновались, нервное перевозбуждение захлестывало игроков, мешало спокойно спать, просто дышать. В такой ситуации необходим игрок, умеющий скрыть нервозность. Но и этого мало. Нужен игрок, который бы успокоил партнеров, сумел бы правильно воздействовать на них. И вот Яак оказался именно таким человеком. Его невозмутимость сделала свое дело. И при этом он оставался самим собой — веселым, даже смешливым парнем, хохотавшим по любому поводу и невольно заражавшим весельем остальных. И это не было наигрышем. Яак всегда был естествен…

Любитель анекдотов, шуток, розыгрышей, Яак ничуть не изменил себе в канун решающего поединка. Его бесстрашие, поистине олимпийское спокойствие цементировали команду. В итоге Липсо и сам сыграл здорово, и помог ребятам. Тот матч мы уверенно выиграли — 71:59 и стали чемпионами мира.

Яак и сегодня такой же общительный и жизнерадостный, каким был в годы своей спортивной молодости. В гости к нему с Ларисой всегда стремились попасть все, кто знал эту гостеприимную радушную пару. У них нередко можно было встретить киевлянина Гену Чечуру, москвича Сашу Травина, рижан, ребят из других городов и команд. Традиция сохраняется до сих пор. И я, бывая в Таллине, всегда стараюсь увидеться с Яаком. Ведь, несмотря на разницу в возрасте, мы дружим и понимаем друг друга. Яак, как никто другой, терпеливо относился ко мне, и мне было проще общаться с ним, поскольку я знал, что встречу разумного, интеллигентного человека.

По возвращении в Эстонию Яаку было по–человечески трудно снова врастать в родную почву. Мне кажется, что в Москве он все же чувствовал себя одиноким. И я, выучив несколько эстонских слов, прибегал к ним, когда нужно было поддержать Яака (также старался действовать и впоследствии, например с Хейно Энденом или Игорем Миглиниексом, благо латышским немного владею). Знал латышский и Яак, так что недостатка в друзьях не испытывал. И все же, повторяю, всегда сердцем рвался в Эстонию.