Филипп де Коммин - Мемуары

Из своих подданных они, чтобы возвысить новых людей, отрешают от должности тех, кто верно служил их предшественникам, за то, что они якобы слишком многих предали смерти. Служителей церкви они ссорят из-за бенефициев, чтобы изыскать средства для обогащения кого-либо, и делают это чаще всего по просьбе отнюдь не заслуживших того людей, как мужчин, так и женщин; а женщины нередко берут власть и пользуются своим влиянием. Знатных людей они вынуждают нести постоянные расходы и принимать на себя различные тяготы по причине войн, которые ведут из прихоти, не учитывая Мнения и желания тех, кого должны бы созывать на совет, прежде чем начинать войну; а ведь это люди, которые отдают себя, свою жизнь и имущество и поэтому должны быть обо всем осведомлены еще до того, как начинается война.

Своему народу они по большей части ничего не оставляют; взимая налоги в гораздо больших размерах, чем следует, они, кроме того, совсем не наводят порядка в снабжении своих войск, и солдаты бродят по стране, ничего не платя и совершая другие злодеяния и бесчинства, как знает каждый из нас; ибо они отнюдь не довольствуются своим содержанием, но притесняют бедных людей и под Угрозой вынуждают выдавать им хлеб, вино и прочие припасы, а если у какого доброго человека окажется красивая жена или дочь, то он проявит благоразумие, если получше ее упрячет.

А ведь поскольку солдатам платят, то порядок навести было бы легко, если бы им выдавали жалованье не позже, чем через каждые два месяца. Таким образом, у них не было бы оснований и оправданий для того зла, что они совершают под предлогом неуплаты жалованья, поскольку деньги собираются и выплачиваются в конце года. Я говорю об этом, подразумевая наше королевство, которое притесняется и страдает из-за этого больше, чем любая другая мне известная сеньория; и помочь в этом может только мудрый король. У других же соседних стран свои напасти.

Итак, продолжая свою речь, хочу спросить, есть ли на земле такой король или сеньор, который мог бы облагать налогом подданных, помимо своего домена, без пожалования и согласия тех, кто должен его платить, не совершая при этом насилия и не превращаясь в тирана? Могут, пожалуй, возразить, что бывает иногда так, что нет времени для созыва собрания, ибо нужно безотлагательно начинать военные действия. На это отвечу, что в такой спешке нужды нет и времени на все достаточно. Скажу еще, что короли и государи становятся более сильными и внушают больший страх своим врагам, когда они действуют, руководствуясь советами своих подданных.

Ведь когда приходится обороняться, то издалека видно, как сгущаются тучи, особенно если они идут из-за рубежа, и в этом случае подданные не должны ни на что жаловаться и ни в чем отказывать королю. И не может такое случиться столь неожиданно, чтобы нельзя было бы созвать нескольких важных особ – таких, чтобы люди могли сказать: «Это делается отнюдь не без причины», не прибегая при этом к фиктивным войнам или небольшим сражениям без повода и по своему произволу ради того, чтобы получить возможность собрать деньги [300].

Я хорошо знаю, что нужны деньги для охраны и обороны границ, даже когда нет войны, чтобы не быть захваченным врасплох, но в этом следует проявлять умеренность. Во всех этих делах полезен ум мудрого государя, ибо если государь добр, то он знает, что есть бог, и что есть мир, и что он должен и может делать и дозволять. И, по-моему, из всех в мире сеньорий, которые я знаю, общественные дела ведутся лучше всего и менее всего совершается насилий над народом в Англии, где совсем нет разбитых и разрушенных войной домов и где превратности и беды войны падают на тех, кто ее ведет. [301]

У нашего короля из всех сеньоров мира меньше всего оснований произносить слова: «Я имею право взимать с моих подданных столько, сколько мне угодно». И никакой чести не окажут ему те, кто подскажет такие слова с тем, чтобы представить его более могущественным, ибо подобные речи способны вызвать страх и ненависть соседей к нему и те ни за что не согласятся оказаться под его властью. Но вот если бы наш король сам или по внушению тех, кто хочет его возвеличить и превознести, говорил: «У меня столь добрые и верные подданные, что они ни в чем мне не откажут, о чем бы я ни попросил, и они боятся меня, подчиняются и служат мне лучше, чем любому другому государю на земле, и терпеливее всех сносят все беды и невзгоды, и менее всех вспоминают о прошлых потерях», то, как мне кажется, это было бы поистине похвально; это не то, что слова: «Я беру сколько хочу, и у меня есть на то неотъемлемое право». Король Карл V так не говорил [302]. Не слышал я такого и от других королей, но слышал зато от некоторых их советников, которые полагали, что подобными речами оказывают им большую услугу.

Но, по-моему, они дурно поступали по отношению к своему сеньору, ибо держали такие речи лишь для того, чтобы показать себя добрыми слугами, и не понимали, что говорят.

Приводя примеры доброты французов в наше время, достаточно напомнить о собрании штатов в Туре после кончины нашего доброго повелителя короля Людовика – да помилует его господь! – в 1483 году. Тогда некоторые полагали, что собирать их опасно, а кое-кто из захудалых и недостойных людей не раз высказывался и до и после заседания штатов, что-де вести речь о собрании сословий – значит оскорблять величество и умалять власть короля; но это именно они оскорбляют бога, короля и общественное дело, поскольку такие речи служили и служат тем, кто недостойно пользуется властью и авторитетом и не способен ими пользоваться, ибо привык только нашептывать на ухо да рассуждать о вздорных вещах, и потому они боятся больших собраний, опасаясь того, что их самих разоблачат, а дела их осудят.

В то время, о котором я рассказываю, все люди – и большие, и средние, и малые – считали, что королевская власть обходится слишком дорого, поскольку в течение 20 лет они страдали от самой большой и страшной тальи, какая когда-либо была, – почти в 3 миллиона франков, которая, разумеется, взималась ежегодно. Король Карл VII никогда не взимал более 1 миллиона 800 тысяч франков в год, а его сын, король Людовик, к моменту своей кончины собирал 4 миллиона 700 тысяч франков, не считая поборов на артиллерию и другие подобные вещи. И поистине нельзя было не сострадать народу, видя его нищету. Однако было и одно достоинство у нашего доброго повелителя: он не накапливал деньги в казне, а тратил все, что собирал [303]. Он вел широкое строительство для укрепления и обороны городов и крепостей королевства, причем большее, чем все короли – его предшественники. Он многое дарил церквам. Иногда, правда, стоило бы это делать поменьше, ибо он брал у бедных и давал тем, кто не испытывал никакой нужды. В общем, в этом мире ни в чем нет идеальной меры.