Джек Мэтлок - Смерть империи

Однако в том, что результаты встречи в Лондоне оказались столь скромными, повинен прежде всего сам Горбачев. Было бы лучше, если бы он воздержался от поездки в Лондон, так как, настаивая на помощи и одновременно не имея убедительно составленной программы, он подорвал доверие к себе. В частности, его встреча с Бушем может служить классическим примером неумения убедить партнера.

————

Буш и Горбачев встретились 17 июля за обедом. Последние штрихи в наших переговорах по стратегическим вооружениям были сделаны за несколько минут до того, как бронированный «ЗИЛ» Горбачева подъехал к Уинфилд—Хауз, резиденции американского посла в Лондоне. Оба президента знали, что, закончив переговоры по стратегическим вооружениям, они теперь снова встретятся в Москве и будут иметь возможность для обсуждения более широкого круга вопросов. Настроение наверняка было праздничное, способствующее тому, чтобы с сочувствием выслушать, как намерен Горбачев осуществлять свои планы экономических реформ — если у него таковые были. Но Горбаче в упустил момент.

По непонятной причине он принял вздорный, требовательный тон. Анатолий Черняев, преданнейший помощник Горбачева, не мог понять, что на него нашло. Черняев приводит в своей книге запись этой встречи, из которой явствует, как неудачно вел себя Горбачев. Как только беседа за обедом приняла серьезный характер, Горбачев пустился в рассуждения вроде тех, что я выслушал в мае. Черняев так воспроизводит его речь:

«Я знаю, что президент Соединенных Штатов человек серьезный. Он тщательно продумывает политические последствия своих решений и не склонен к импровизациям. Что касается политики в области безопасности, мы уже многого добились в результате этих решений. В то же время у меня такое впечатление, что мой друг президент Соединенных Штатов еще не нашел окончательного ответа на один важный вопрос. Каким хотят Соединенные Штаты видеть Советский Союз? Пока мы не будем иметь ответа на этот вопрос, многие проблемы в наших взаимоотношениях останутся непроясненными. А время уходит».

Черняев заметил, что Буш насупился и покраснел, но сумел совладать с собой и продолжал есть. А Горбачев все не унимался:

«И я спрашиваю; чего же ждет Джордж Буш? Если после этого ленча на «семерке» мои коллеги будут в основном говорить, что, мол, нам нравится то, что выделаете, мы это поддерживаем, но по сути дела, вы должны вариться в своем котле, то я говорю — а ведь суп — то общий!

И вот странно: нашлось сто миллиардов долларов, чтобы справиться с одним региональным конфликтом, деньги находятся и для других программ, а здесь речь идет о таком проекте — изменить Советский Союз, чтобы он достиг нового, иного качества, стал органической частью мировой экономики, мировою сообщества, не как противодействующая сила, не как возможный источник угрозы. Это задача беспрецедентная».

Черняеву показалось, что Буш был как–то особенно холоден и бесстрастен

— он сказал, что, видимо, недостаточно разъяснил свою точку зрения. Он считал, что вполне ясно выразил свое желание видеть Советский Союз демократическим государством с рыночной экономикой, — государством, являющимся частью западной экономики, федерацией, образованной по договоренности между центром и республиками. Он заметил, что не все в Соединенных Штатах согласны с его позицией по отношению к Сонетскому Союзу, и это создало определенные проблемы, но никто не хочет, чтобы произошла экономическая катастрофа, а он считает, что крах Советского Союза противоречит американским интересам.

Черняев заметил, что это несколько снизило напряжение, но не исправило скверного впечатления, которое произвела на Буша и других присутствовавших американцев тирада Горбачева. Это был всхлип отчаявшегося человека, который заметно теряет контроль над страной и — что хуже — уже не понимает, чего пытается достичь. По словам Майкла Бешлосса и Строуба Тэлботта, Буш по возвращении в Вашингтон заметил: «Странно все–таки. Он всегда так хорошо умел подать себя, а на этот раз не вышло. Я думаю, не утратил ли он связи с действительностью».

————

В своих мемуарах Черняев рассуждает о причинах такого поведения Горбачева в Лондоне и выдвигает две версии: первая, что Горбачев поверил многочисленным докладам Крючкова о том, что США якобы предают его; вторая, что Горбачев искренне чувствовал себя обиженным тем, как Буш откликнулся на его усилия сделать шаг к подлинному партнерству с Соединенными Штатами. Я полагаю, что оба эти фактора повлияли на настроение Горбачева, равно как и третий фактор: досада на то, что он не смог привезти в Лондон более убедительный план экономической реформы. Должно быть, он признал — хотя бы подсознательно, — что у него не хватило мужества воспользоваться предложениями Явлинского.

В то время — как и не раз потом — я раздумывал, могло ли все произойти иначе. С одной стороны, между Бушем и Горбачевым возникли беспрецедентно близкие отношения. Со времени встречи в верхах на Мальте они общались напрямую, как два человеческих существа, а не далекие друг от друга руководители государств. Между ними возникло личное, удивительно глубокое, хотя и не безграничное доверие, И однако же, по наиболее важному вопросу общения не получилось. Казалось, они разговаривали друг с другом как двое глухих.

Горбачев не мог заставить себя сказать напрямик, что занимало его мысли, по крайней мере, с 1989 года. Он был психологически не способен высказать свою затаенную, возможно, подсознательную мечту, а если бы он это сделал, тем самым он подписал бы себе, как политическому деятелю, смертный приговор. Но что бы он сказал, если бы мог? Никто не знает этого наверняка — возможно, даже сам Горбачев, но будучи человеком, близко наблюдавшим его на протяжении нескольких лет, я полагаю, это было бы что–то вроде нижеследующего — во всяком случае 95 процентов из приводимого мной я в то или иное время от него слышал, а 5 процентов являются моими догадками:

«Моя страна никогда не знала подлинной свободы и никогда не жила в условиях демократии. Ею всегда правили сверху. Это ее трагедия и корень нынешних бед как экономических, так и политических. Глядя на остальной мир, я вижу что преуспевают те страны, которые живут в условиях свободного общества, — общества, где правит закон, защищающий права граждан и способствующий развитию их творческих возможностей. Этого я хочу и для своей страны, потому что если в ней не произойдет перемен, она отстанет от остального мира. Не только Соединенные Штаты, Западная Европа и Япония отодвинут нас на задний план, — мы не сможем шагать в ногу даже с Южной Кореей, Тайванем и Сингапуром, если останемся в том положении, в каком находимся сейчас. Я никогда не смогу сказать это публично, но я действительно хочу перестроить мою страну по вашему образцу.