Джек Мэтлок - Смерть империи

У вас большой опыт функционирования рыночной системы. У нас нет никакого, но мы знаем наше общество лучше, чем вы. Так почему бы нам не вместе подойти к решению этой проблемы? Почему бы на равных не работать над обшей проблемой? Трумэн и Маршалл нашли способ сотрудничества с Западной Европой в 1947 году, и мои люди говорят мне: главным были не деньги, а создание соответствующих институтов, навыков сотрудничества, объединение опыта. Наша ситуация — другая, но разве не следует применить тот же принцип? Неужели вы не можете предложить какой–то метод объединения наших лучших мозгов, а также мозгов из других стран «семерки», чтобы они вместе выработали какие–то решения? Я приму все здравые рекомендации, какие вы можете дать, если вы их предложите достойным образом, но я хочу получить ваши заверения в том, что если я приму ваши советы и попаду в сложную ситуацию, вы и ваши друзья придете мне на помощь! Не сидите в стороне и не выискивайте оправданий, даже самых хороших. Если мы упустим эту возможность, мы будет выглядеть не очень красиво в книгах по истории. Я имею в виду — мы оба».

Плод воображения? Конечно. А насколько точный? Я в этом абсолютно уверен.

Было ли что–то такое, что Бушу следовало сказать, но он не сказал? Возможно, хотя, по всей вероятности, было уже слишком поздно, и это ничего не изменило бы. Однако учитывая отношения Буша с Горбачевым, я считаю, что Буш приличном контакте мог бы более эффективно проявить свою дружбу, дав откровенный совет, и я считаю, что Горбачев отнесся бы к этому очень серьезно.

Я рисовал такую картину: после того, как подали десерт, Буш пригласил Горбачева в соседнюю комнату для разговора наедине в присутствии только переводчика. Думаю, он мог быть вполне откровенен, поскольку разумно было предполагать, что в комнате нет подслушивающих устройств КГБ. Буш мог сказать следующее:

«Михаил, мне понятно ваше огорчение, Мы не оказали вам необходимой помощи — это факт, и вы правы, указывая на это. Но так произошло не потому, что мы не хотим помочь. Мы хотим, но, говоря откровенно, вы не облегчаете нам дела. Вам не поможет, если я брошу деньги в эту бездонную яму, именуемую «государственным сектором»; даже если бы я смог набрать для этого денег, это сделать невозможно. Ничего не вышло бы, и люди быстро отказались бы от идеи оказания вам помощи, так что я не смог бы вам помочь и потом, даже если бы вы разработали разумную программу.

Я понимаю, вы не можете завтра все изменить, но вы должны найти способ развязать руки силам, которые так или иначе приведут вас крыночной экономике. Вам к ней не придти, если вы станете действовать сверху, так что надо отобрать контроль за экономикой у бюрократов. Освободите место для частного сектора и дайте людям волю. Да, некоторое время ситуация будет похожа на хаос, но я подозреваю, что ваши люди поведут себя более ответственно и творчески, чем вы полагаете. Если вы примите решение, позволяющее рассчитывать на успех, я постараюсь вместе с моими коллегами оказать вам весьма значительную поддержку. Но она зависит от программы, вызывающей доверие, и должна быть привязана к определенным проектам. Я не смогу добиться для вас денег для поддержания дышащих на ладан государственных предприятий.

Я не знаю точно, что вы должны делать, чтобы создать рыночную экономику, но меня тревожит то, что вы движетесь сейчас в неверном направлении. Возможно, нам следует объединить усилия с нашими европейскими и японскими друзьями в поисках ответов на ваши проблемы. И если такая идея вам нравится, дайте мне знать, и я постараюсь как можно быстрее все раскрутить.

И еще одно: я вовсе не хочу давать вам советы относительно назначения тех или иных лиц, но я не был бы вашим другом, если бы не сказал, что ваш премьер–министр — большая беда. Если вы не найдете на этот пост человека, внушающего больше доверия, или, может быть, не возьметесь руководить кабинетом сами (я же справляюсь без премьер–министра), — вам трудно будет убедить кого–либо, что вы серьезно настроены на экономические реформы.

Я рад, что все прошло благополучно в парламенте в июне, тем не менее продолжаю немного нервничать. Надеюсь, вы серьезно отнеслись к сообщению, которое я вам направил. Я знаю, вы считаете его необоснованным, и надеюсь, что вы правы, но все равно меня не оставляет смутное беспокойство. Я не могу советовать вам, что делать, но скажу одно: я свою личную безопасность не вручаю ни ЦРУ, ни ФБР, и не потому что я им не доверяю. Просто неосторожно сосредотачивать столько власти в руках одной организации. Кстати, кто–то, похоже, говорит вам много глупостей о нас. На вашем месте я бы вызвал этих людей на ковер. Мы не пытаемся подорвать вас или как–либо навредить вашей стране. Если кто–то утверждает, что это так, — он лжет. Вам следует выяснить, почему люди так поступают, так как это не идет вам на пользу».

Так я представлял себе этот разговор. Но такого разговора не произошло, да если бы он и произошел, ничего бы не изменилось. Но личные отношения двух президентов были таковы, что подобная прямота могла бы оказать воздействие на последующие поступки Горбачева.

Однако это потребовало бы определенных обязательств со стороны Буша, которых он не хотел давать. В 1991 году, несмотря на всю симпатию к Горбачеву как к политическому лидеру, он, казалось, искал повода не оказывать помощи Советскому Союзу, а не наоборот. Горбачев точно почувствовал нежелание Буша помогать, что и вызвало его вспышку в Лондоне, оставившую столь плохое впечатление.

В 1990 году норвежский парламент присудил Горбачеву Нобелевскую премию мира, но он отложил поездку в Осло за ее получением, сославшись на срочные дела дома. Приехал он в Осло лишь 11 июня 1991 года и привез с собой речь, в которой по сути отметались последние элементы марксизма–ленинизма, все еще являвшегося официально идеологическим учением партии, которую возглавлял Горбачев.

Отношение Горбачева к социализму часто неверно трактовалось иностранными наблюдателями, включая западных государственных деятелей, считавших его своим другом. Они отмечали, что он по–прежнему привержен принципам марксизма и имеет весьма скромное представление о рыночной экономике. Они проглядели то, что Горбачев, упорно придерживаясь терминологии, — а он опасался оттолкнуть от себя потенциальных сторонников, если откажется от марксизма, — систематически с 1988–1989 года выхолащивал из марксизма сущность, которая пропагандировалась на протяжении 70 лет существования Советского Союза. Собственно, к середине 1991 года Горбачев был уже в душе капиталистом, хотя сам этого еще и не понимал.

Эволюция его мышления становится ясной, если внимательно прочесть его Нобелевскую речь, где заметно отсутствуют классические концепции марксизма–ленинизма. Но наиболее очевидным свидетельством эволюции Горбачева в области идеологии — и его мыслей о будущем — был новый проект программы коммунистической партии, опубликованный в июне, через несколько недель после его возвращения из Осло, В ней не только отсутствовали концепции марксизма–ленинизма, но и ни слова не говорилось о социализме, «Независимая газета» поместила статью о новой программе партии под заголовком: ГОРБАЧЕВ ПОБЕЖДАЕТ МАРКСИЗМ-ЛЕНИНИЗМ.