Джек Мэтлок - Смерть империи

Относительно же экономической помощи я мог сказать лишь то, что из–за границы — ни американцам, ни немцам, ни шведам, ни кому бы то ни было еще — оказалось бы невозможно направлять экономическую помощь в том случае, если СССР прибегнет к блокаде. Советские вооруженные силы держат под контролем границы того, что считается Советским Союзом, и, если они не позволят, чтобы поставки пересекли эти границы, понадобятся военные действия, чтобы эту помощь доставить. Литовцам ни в коем случае не следует рассчитывать на то, что Соединенные Штаты или любая другая иностранная держава будут в состоянии оказать им прямую помощь, если действия Литвы вызовут военные или экономические санкции со стороны Москвы.

Один из гостей (я запамятовал, кто именно) посмотрел мне прямо в глаза и заключил:

— Значит, мы сами за себя. Вы за демократию и самоопределение, но мы сами за себя.

Слова задели за живое.

— Духовно и политически вы не совсем сами за себя, — сказал я, представляя дело в перспективе. — Мы не признаем, что вы на законном основании являетесь частью Советского Союза, и никогда не признаем, если только это не окажется свободным волеизлиянием народа Литвы. Если последуют попытки применить против вас силу или объявить экономический бойкот, наша реакция будет резкой, хотя и ненасильственной.

Не могу сказать заранее, в чем она выразится, поскольку все будет зависеть от обстоятельств, но ясно, что придет конец советско–американскому сотрудничеству, едва–едва начавшемуся. Добрые отношения с Соединенными Штатами и с Западом в целом жизненно необходимы для перестройки, и все это полетит в тартарары, если на Литву — или любое из прибалтийских государств — обрушатся репрессии. Вот почему я не говорю, что мы ничего не станем делать, дабы поддержать вас. Если вам удастся успешно осуществить ваши планы, то в отнюдь не малой степени и потому, что Москва знает: в случае применения силы ее ждет очень неприятная реакция Запада.

Однако, если все и в самом деле пойдет не так и Советское правительство применит силу, мы никак не сможем защитить вас. Вы будете так же уязвимы, как и китайские студенты на площади Тянаньмынь. В этом смысле вы и действительно сами по себе. Сожалею, что это так, а не иначе, но, утверждая что–либо другое, я не говорил бы правду.

Молчание. Десять секунд. Может, двадцать. Казалось, что дольше. Затем голос:

— Когда вы так ставите вопрос, нам, полагаю, следует согласиться. Да мы и не считали никогда, что другие станут делать нашу работу за нас.

Мы обратились к более легким темам. Нужно было получше узнать друг друга, ведь моим коллегам и мне предстояло в ближайшие месяцы находиться в постоянном контакте с этими и другими лидерами «Саюдиса».

Несмотря на то, что Горбачев прихлопнул эстонцев, когда те попытались в 1987 году утвердить свой суверенитет, они упорствовали, и их соседи в Литве и Латвии стали делать то же самое.

К февралю 1988 года все три республики сделали национальные языки «государственными языками». Прежде официальными были и русский и языки республик, но русские, жившие там, редко овладевали местным языком и общались с эстонцами, латышами и литовцами только на русском. Теперь, после переходного периода, все липа и организации республиканского подчинения обязаны были вести дела на местном языке, если того пожелают их клиенты.

Затем, в скорой последовательности, Верховные Советы всех трех республик заявили об экономической автономии и предприняли попытки ограничить иммиграцию. В мае литовский парламент принял декларацию о суверенитете почти идентичную эстонской, которая шестью месяцами раньше была решительно отвергнута Москвой. В июле то же самое сделали латыши.

Нарастало кипение страстей вокруг нацистско–советского секретного договора между Молотовым и Риббентропом. Съезд народных депутатов СССР на своей первой сессии образовал комиссию по правовой и политической оценке этого вопроса. Ответственные советские официальные лица больше не отрицали, что секретное соглашение некогда существовало, но заявляли, что оригинал не найден, а потому существование соглашения недоказуемо. Когда к годовщине пакта в августе комиссия своего доклада не опубликовала, литовский Верховный Совет обнародовал собственное заявление о том, что секретное соглашение являлось незаконным и, следовательно, не имело законной силы ad initio.

К 1989 году новые руководители прибалтийских коммунистических партий стали все более и более открыто сотрудничать с национальными фронтами — особенно в Эстонии и Литве.

Все эти преобразования, должно быть, бесили наблюдателей, не способных понять воздействие раздраженных избирателей на политиков, участвующих в подлинных выборах. Во–первых, законодатели поддержали автономию, учитывая упрямое сопротивление Москвы, и лишь в последующем они сделали резкий поворот к полной независимости. К осени 1989 года все три некогда марионеточных парламента перешли на сторону их патриотического братства,

В Эстонии Арнольд Рюйтель, председатель республиканского Верховного Совета, возглавил движение за независимость. В Латвии Анатолий Горбунов делал то же самое.

Активисты национальных фронтов заняли руководящие посты в республиканских правительствах, и многие государственные служащие стали поддерживать национальное дело, особенно после того, как мартовские выборы выявили силу национального чувства в обществе в целом, Например, Казимира Прунскене, экономист, бывшая членом совета «Саюдиса» и получившая место на Съезде народных депутатов СССР, в июле была назначена заместителем премьер–министра Литвы, Открытые призывы к выходу из СССР, редкие еще в 1988 году, стали обыденными.

Националистический пыл, воспламенивший сердца большинства этнических прибалтов, встревожил не только коммунистические власти в Москве, но и людей, недавно поселившихся в этих республиках, большая часть которых состояла либо из работников управляемых из Москвы государственных предприятий, либо из советских военнослужащих и их семей.

Жизненный уровень в Прибалтике, особенно в Эстонии и Латвии, был выше, чем где бы то ни было в Советском Союзе, и промышленным предприятиям легко было привлекать туда русских на работу. Военные, проходившие службу в прибалтийских государствах, зачастую, уходя на пенсию, оставались жить там, а не уезжали в Россию или другие советские республики.

Такая иммиграция, в сочетании с относительно низким уровнем рождаемости у прибалтийских народов, утративших во второй мировой войне значительную долю населения из–за большой эмиграции, а позже в ГУЛАГе, стала причиной огромных демографических сдвигов в Латвии и Эстонии. Латыши, например, некогда составлявшие 77 процентов населения независимой Латвии, к 1989 году сохранили лишь незначительное большинство — 52 процента. Продолжись такая тенденция, и они стали бы меньшинством в своей собственной стране еще до конца нынешнего века. В Эстонии картина была менее печальная, хотя и угрожающая: 38 процентов населения составляли неэстонцы, по сравнению менее чем с 20 процента–ми в 30–х годах. Более того, некоторые районы в восточной части Эстонии оказались населены в основном русскими. Литовцы по–прежнему сохраняли подавляющее большинство у себя в республике, составляя 80 процентов населения, но и они были обеспокоены растущим притоком чужаков.