Анатолий Сафонов - Вспоминая Владимира Высоцкого

Посмотрю на портрет Владимира и вижу: на Таганке вот-вот зажжется световой занавес, зазвучит музыка к спектаклю «Антимиры». Молодой Вознесенский, молодой театр, молодые мы. И на все будущие 14 лет своей жизни наш поэтический первенец так и не увидит нас сутулыми, маститыми, разодетыми. Сверкают белизной рубашки, на них черные джемперы, брюки тоже черные, а помост, что нас соединил, — ярко-белый. Помреж дает первый звонок. У зеркала, у стола, перед самым выходом на сцену собрались актеры с гитарами. Один с аккордеоном — Боря Хмельницкий. Высоцкий в центре, и Толя Васильев в центре. Собрались проверить и настроить гитары, а ушли ой как далеко: целый концерт для струнных и клавишного! Вариации на русские народные, пародии на американские темы, тут и Утесов, и Армстронг, тут и лирика, и хохот, а особое счастье — когда все дружно и в лад и ни один не сфальшивит. Здесь, конечно, и песни Высоцкого на ходу, и, разумеется, гениально аранжированные — сколько ни силюсь отыскать пятна на солнце, а непогрешима молодость наша, уж извините.

Никто никуда не торопился, только бедная Зоя — помреж — кричит-надрывается: «Даю три звонка! Володя, прошу тебя, побереги талант для сцены, ты так громко поешь — зритель все слышит!» Но концерт продолжается, и счастье — тоже. Красавец с бородой, наш любезный композитор (вместе с Васильевым, а в «Антимирах» — и с Высоцким) и один из первых актеров театра, Борис Хмельницкий — любимец муз, дам и друзей. На его дни рождения слетались большие компании, звучали салюты хохота: там царили лучшие рассказчики-импровизаторы Визбор, Дыховичный и, конечно, Высоцкий. Там делились новостями о делах на небесах только что свежеприземленные космонавты. И без конца звенела гитара, один сменял другого, а виновник по любовной кличке «Бемби» горячился на рояле… Помню из общих песен — и к «Бу-ратино»: «…ключом золотым открывают заветную дверцу в стене. Но где отыскать этот ключик — никто не рассказывал мне…»

…Застряло в памяти: Володя с гордостью сообщил, что в студенчестве выиграл конкурс знатоков песен… спел в грузовике однокурсникам… пятьсот песен! Откуда они только выкапывались… Две из них он внедрил в наши спектакли. Одна (по его словам, найдена им и его сомхатовцем, Геной Яловичем) — «На перовском на базаре шум и тарарам» — пелась им в разудалой команде «анархистов» в первом акте «10 дней, которые потрясли мир». Впоследствии авторство ее ошибочно присваивалось Высоцкому, как и ряда других «неродных», но лихо и смачно исполненных. Например, «Бабье лето», сочиненное его товарищем Игорем Кохановским.

Второе внедрение — в спектакль «Послушайте!». Володя вдохновенно сагитировал за дурацкую песню «ляля-ля-ля…» с еще более дурацким финалом — «кафе». И все 18 лет, пока был жив спектакль, в сцене полета поэта на небеса, в гости к «ангелам», мы дружно «лялякали» потешное Володино «кафе», чудесно оформленное композитором Денисовым.

…Власть обаяния Высоцкого — совершенно особая статья. Что творило его обаяние с простыми смертными — это объяснимая вещь. Но он способен был загипнотизировать видавших виды руководителей — когда речь шла, разумеется, не о его персоне. И назначались на роли, и снимались в фильмах, и улетали, вносились в штатное расписание его друзья, его подшефные и предметы временной страсти… К. нам в театр вошли двое его близких однокашников — Сева Абдулов и Жора Епифанцев. По-моему, это был период взаимного тумана в мозгах как мхатовцев, так и таганцев. Переход был столь же нелеп, как и уход обоих из МХАТа. Володя держал туман, пока хотел, а затем обратной силой той же магии вернул взятое на место: Сева и Жора по сей день в МХАТе. Пропаганда талантов его окружения — дай ему в руки бразды правления творческими союзами — могла бы оказать космическую услугу многим карьерам Володиных приятелей.

Рассказы, новеллы, анекдоты, каламбуры Золотухина, Епифанцева, Говорухина, мои тоже… Песни, мастерство, музыкальное и авторское, Хмельницкого, Васильева, Дыховичного, Шаповалова, Щербакова, Межевича, Бортника, Подболотова… стынет кровь, если представишь, кем бы он всех назначил по воле дружбы, по игре влюбленности.

Знаки его пристрастий — серебристые вспышки, россыпи упоминаний в песнях..

Песни, посвященные Абдулову. Признания в стихах, через юмор или праздничный пафос: Демидовой, Ронинсону, дочери Хмельницкого, Зинаиде Славиной, авторам, друзьям и спектаклям Таганки…

В пародии на детектив — герой по имени Епифан (в результате — «майор разведки и прекрасный семьянин»), Боря Буткеев, наш актер, предстал боксером из Краснодара…

…Когда-нибудь проверят и тщательно изучат все стиховое государство поэта Высоцкого. С нашего близкого расстояния мы вспоминаем пристрастно, влюбленно и совершенно некритично. Я знаю, что за любовь многое прощают. Особенно те, которые через много лет будут бережно и мудро анализировать все возникшее вокруг Высоцкого, напишут важные книги, подытожат все, что вокруг… Главное все-таки незыблемо — и тогда, и сегодня, и навсегда: само государство стихов, песен, дара Владимира Высоцкого.

И продолжая вспоминать, дискутировать, даже попрекать друг друга в субъективизме и прочих грехах, современники не забывают: он все, что хотел, совершил, он «сам рассказал о времени и о себе».

Высоцкий был москвич, но своим земляком его считали в каждом уголке нашей песенной страны. Бывал он и в Кишиневе. В республиканском Доме актера встречался со слушателями, и каждая новая его песня, каждая встреча подтверждали — Владимир Высоцкий — незаурядное явление в культурной жизни страны. Его слава, многоголосая, безграничная, цветастая, могла и должна была нас убедить, что перед нами человек с легко ранимым сердцем, но мы этого не понимали… Не принимали многие из его песен, в которых он с разительной смелостью и заботой о каждом из нас исследовал человеческие пороки и негативные явления нашей жизни, резко контрастирующие с нашими социалистическими идеалами. Те, что скрывали свои пороки за щитом должности, боялись его пронзительного взгляда, его разящих обобщений-приговоров и делали все возможное, чтоб замолчать его песенное творчество.

Да, голос с хрипотцой! Да, лихая манера исполнения! Да, временами горлохват, а какой публицист и лирик — лучшего собеседника себе не пожелаешь. Я знаю людей, которые, прежде чем совершить в жизни решительный поступок, ставили на диск пластинки Высоцкого, слушали его военные и гражданско-публицистические песни.

Всем его друзьям помнится случай, когда Театр на Таганке, находившийся тогда на гастролях в Набережных Челнах, в полном составе шел на очередной спектакль в Дом культуры. Из всех окон домов, расположенных по обеим сторонам многокилометровой улицы, неслись песни Владимира Высоцкого, слышался его характерный голос. Он шагал рядом с друзьями-актерами, вобрав голову в плечи, и улыбался смущенно, но радостно. Это — Слава. Большая, всенародная. Но Высоцкому хотелось, чтобы его признавали не только слушатели, но и коллеги-поэты.