Том Сегев - Симон Визенталь. Жизнь и легенды

В целом, подытоживает Шек, у Крелла – давнего врага Визенталя – сложилось такое же впечатление, как и у весьма влиятельного и близкого к Крайскому венского миллиардера-еврея Карла Кахане: похоже, что канцлер начал отделять свой конфликт с Визенталем от всего того, что связано с еврейской общиной и Израилем. «Образумился он, или возобладал холодный расчет, – подытоживал посол, – в любом случае это процесс позитивный, но я не уверен, что так будет всегда». В Иерусалиме на полях его отчета кто-то написал: «Пришло время мессии, но, сколько оно продлится, сказать очень трудно».

Конфликт с Крайским причинял Визенталю боль. Он считал, что большинство австрийцев – пусть даже и не все – довольны тем, что кто-то, более подходящий на эту роль, чем канцлер-еврей, наконец-то взялся освободить их от груза нацистского прошлого. «Я – их нечистая совесть, потому что каждый из них мог бы сделать то, что делаю я», – писал он какое-то время спустя. Никогда еще он не чувствовал себя более одиноким.

Он пытался утешать себя мыслью, что в конце концов нацисты тоже потеряют веру в Крайского, и тогда тот, как гласит еврейская поговорка, «и вонючую рыбу есть станет, и из города будет изгнан». А тем временем Визенталь попытался прийти в себя от этого скандала в свойственной ему манере: написав подробный меморандум, где еще раз рассказал, как Австрия уклоняется от своей обязанности наказать нацистских преступников. В частности, он утверждал, что правительство Крайского по политическим причинам закрыло сотни дел. Он охарактеризовал это как своего рода фактическое помилование и сделал вывод, что Австрия ценит человеческую жизнь не больше, чем нацистская Германия. Факты, излагавшиеся в этом довольно сухом восемнадцатистраничном документе, говорили сами за себя и выставляли австрийское общество в постыдном свете. Согласно судебной статистике, в 60-е годы в Австрии были признаны виновными в преступлениях, совершенных во времена нацистского режима, тринадцать тысяч человек, но Визенталь проверил и обнаружил, что подавляющее большинство обвиняемых было отдано под суд не за убийства, а за принадлежность к запрещенным организациям. Тем временем, отмечает Визенталь, свидетели обвинения стареют, их способность давать показания снижается, а прокуроры, знакомые с этими делами, выходят на пенсию. Не хватает людей, не хватает денег, а расследования по делам опознанных преступников часто продолжаются по десять и более лет.

Именно таким было дело владельца кафе в австрийском городе Клагенфурте Эрнста Лерха, одного из командиров, руководивших операцией по уничтожению евреев, которая получила название «Рейнхард». Этот случай не требовал от Визенталя его детективных способностей: Лерх жил открыто, а кафе носило его имя. Начиная с 1962 года Визенталь неоднократно требовал осудить его за убийство двух миллионов человек и утверждал, что речь идет о самом серьезном деле в истории австрийского уголовного судопроизводства. Однако шли годы, а ничего не происходило. Свидетели, которые могли дать показания, умирали один за другим, а кафе Лерха тем временем процветало. В 1971 году он был наконец-то арестован, но попытка перенести суд из Клагенфурта в Вену провалилась. Между тем шансов, что он будет признан виновным в Клагенфурте, не было. Сразу после начала суда он был освобожден из-под стражи до окончания процесса, а поскольку он все отрицал, суд был отложен, и в конце концов – по указанию министра юстиции Броды – прекращен.

Меморандум Визенталя ничего не изменил, но, возможно, он удивился бы, если бы узнал, что Брода его не проигнорировал. В письме к Крайскому тот пишет, что прочел меморандум очень внимательно и что факты, перечисляемые Визенталем, заслуживают проверки. «Проверяло» Министерство юстиции, по-видимому, и запросы относительно судьбы «мясника из Вильнюса» Франца Мурера, которые Визенталь раз в год туда посылал. Мурер должен был предстать перед повторным судом, но и в этом случае тоже ничего не происходило. Тем не менее работа над меморандумом еще раз напомнила Визенталю о главной задаче его жизни.

Подвергал он аналогичной критике и другие государства.

7 декабря 1970 года канцлер ФРГ Вилли Брандт приехал с визитом в Варшаву и возложил цветы к памятнику, установленному в честь восстания в Варшавском гетто. Какое-то время он стоял по стойке «смирно», а затем встал на колени и простоял так несколько минут. «Я сделал то, что делают люди, когда им изменяют слова», – писал он позднее. Он прибыл в Польшу с целью попытаться разморозить отношения Запада и Востока, находившихся в состоянии «холодной войны». В ФРГ его стояние на коленях породило бурные споры, однако в других странах мира оно почти повсеместно вызвало восхищение. Примерно через год после этого Брандт получил Нобелевскую премию мира.

Визенталь выждал несколько недель, а затем послал Брандту письмо, где писал, что на него поступок канцлера в Варшаве тоже произвел сильное впечатление и что критика, обрушившаяся на Брандта в ФРГ, является, по его мнению, отвратительной и постыдной. Однако похвалы в адрес западногерманского лидера занимали в этом пятистраничном, убористо напечатанном на машинке письме только два абзаца; в оставшейся же части письма Визенталь выражал глубокое разочарование тем, что рассмотрение дела такого нацистского преступника, как Людвиг Хан (а также ряда других), тянулось уже десять лет.

Хан находился под следствием за свое участие в отправке сотен тысяч евреев из Варшавского гетто в лагерь смерти Треблинка. Дело на него было открыто в 1966 году и насчитывало уже 130 томов, в которых было подшито около двух тысяч свидетельских показаний. Однако обвинительное заключение Хану предъявлено так и не было, а сам он все это время находился на свободе, как, впрочем, и шесть других перечисленных Визенталем людей. Некоторые из них были под следствием не только из-за участия в подавлении восстания в Варшавском гетто, но и из-за убийств, в которых участвовали лично.

В Гамбурге это волокитное дело было не единственным. Двенадцать лет прошло с тех пор, как власти начали расследовать убийство двадцати двух тысяч евреев в городе Слониме, который находится ныне в Западной Беларуси. Главному обвиняемому по этому делу, Герхарду Эрену, после войны было разрешено работать учителем. Шесть лет прошло с начала следствия по делу об убийстве двадцати восьми тысяч евреев в Пшемысле, и подозреваемые тоже находились на свободе. Разгуливали на свободе и подозреваемые по еще одному затянувшемуся делу, связанному с преступлениями, совершенными в Люблине.

Столь же медленно продвигалось следствие по делу заместителя начальника нацистской службы безопасности Рейнхарда Гейдриха Бруно Штрекенбаха, который жил в Гамбурге и был уважаемым бизнесменом. «Трудно найти слова, чтобы точно охарактеризовать поведение гамбургской прокуратуры», – писал Визенталь Брандту (знавшему, что значит, «когда человеку изменяют слова») и просил вмешаться, дабы весь мир увидел, что человек, вставший на колени в память об убиенных, заботится также о наказании убийц.