Мария Башкирцева - Дневник Марии Башкирцевой

Девушки пляшут мало и очень просто. Им «поднесли» и, покинув этих любезных дикарей, я хотела идти спать; по на лестнице я остановилась, как накануне вечером, и молодые люди собрались на ступеньках. Шоколад пропел нам, к моему великому удовольствию, ниццскую песню.

За пением следовала музыка. Я извлекала из скрипки самые невозможные звуки, и эти пронзительные, серьезные, крикливые, неясные звуки смешили меня до слез, а от моего смеха с этим ужасным аккомпанементом помирали со смеху другие, даже Шоколад.

Четверг, 7-го сентября (26-го августа). Будничный наряд хохлушки состоит из холщовой рубашки с широкими, оттопыривающимися рукавами, расшитыми красным и синим, и из куска черного крестьянского сукна, которым они завертываются, начиная с пояса; эта юбка короче рубашки, так, что виден вышитый низ ее сукно сдерживается цветным шерстяным поясом. На шею надевается множество бус, а голова повязывается лентой. Волосы заплетены в одну косу, в которую вплетается одна или несколько лент.

Я послала купить себе такой костюм, надела его и пошла по селу в сопровождении молодых людей. Крестьяне не узнавали меня, так как я была одета не барышней, а крестьянской девушкой, женщины одеваются иначе. На ногах у меня были черные башмаки с красными каблуками.

Я кланялась всем и, дойдя до шинка, села у двери.

Отец был удивлен, но… в восторге.

— Все к ней идет! — воскликнул он.

И, посадив нас всех в тележку, он начал катать нас по улицам деревни. Я громко смеялась, к великому изумлению добрых людей, которые никак не могли понять, что это за девушка катается со «старым барином» и «молодыми господами».

Успокойтесь, папа не стар.

Китайский тамтам, скрипка и шарманка увеселяли общество.

Мишель ударял в тамтам, я играла на скрипке (играла! Господи Боже мой!), а шарманка играла одна.

Вместо того, чтобы лечь рано по своему обыкновению, мой родитель оставался с нами до полуночи. Если я не одержала других побед, то одержала победу над отцом. Когда он говорит, он ищет моего одобрения, слушает меня со вниманием, позволяет мне говорить все, что угодно о его сестре Т… и соглашается со мною.

Шарманка — его подарок княгине; мы все подарили ей что-нибудь — сегодня ее именины. Лакеи с радостью служат мне и очень довольны, что избавлены от «французов». Я даже обед заказываю! А мне прежде казалось, что я в чужом доме, я боялась установившихся привычек и назначенных часов.

Меня ждут также, как в Ницце, и я сама назначаю часы.

Отец обожает веселье и не приучен к нему своими.

Пятница, 8-го сентября (27 авг.). Проклятый страх, я тебя преодолею! Не вздумала ли я бояться ружья? Правда, оно было заряжено, и я не знала сколько Поль положил пороху и не знала самого ружья; оно могло бы выстрелить, и это была бы нелепая смерть или изуродованное лицо.

Тем хуже! Трудно сделать только первый шаг; вчера я выстрелила на 50-ти шагах и сегодня стреляла без всякого страха; кажется, боюсь ошибиться, я попадала всякий раз.

Если мне удастся портрет Поля, это будет чудо, так как он не позирует, и сегодня я рисовала четверть часа одна, то есть не совсем одна, так как против меня сидел Мишель, который имеет смелость быть в меня влюбленным.

Так прошло время до девяти часов. Я тянула, тянула, тянула время, видя нетерпение отца. Я знала, что он ждет только того, чтобы мы ушли из гостиной для того, чтобы убежать в лес… как волк.

Я снова собрала свой придворный штат на лестнице… Я люблю лестницы — по ним поднимаешься вверх. Паша хотел уехать завтра, но я так старалась удержать его, что он вероятно останется; было бы благоразумнее уехать, так как для двадцатидвухлетнего деревенского жителя и мечтателя любить меня, как сестру, опасно.

Я держу себя с ним и с Мишелем как нельзя лучше, и он меня очень любит. Но с глупыми мужчинами я сама глупею; я не знаю, что сказать, чтобы им было понятно, и боюсь, что они могут заподозрить, что я в них влюблена. Например, этот бедный Гриц: он думает, что все барышни хотят выйти за него замуж, и в каждой улыбке видит ловушку и покушение против его холостой жизни…

Как только я услыхала, что отец ушел, я побежала к княгине, каталась по ее постели, причесывала Пашу, приглаживала Мишеля и наговорила столько глупостей, что до сих пор в восторге от них.

Боже мой, не допусти, чтобы я возненавидела Пашу! Он такой честный и славный.

Читали вслух Пушкина и говорили о любви.

Как бы мне хотелось любить, что бы знать, что это такое! Или я уже любила? В таком случае любовь ничтожная вещь, которую можно поднять для того, чтобы бросить.

— Ты никогда не любишь, сказал мне отец.

— Если бы это была правда, я благодарила бы небо, отвечала я.

Я и желаю и не желаю этого.

Впрочем, в моих мечтах, я люблю. Да, но воображаемого героя.

Но А…? Я его люблю? Разве так любят? Нет. Если бы он не был племянником кардинала, если бы он не был окружен священниками, монахами, если бы не было вокруг него развалин, папы, я бы его не любила.

И зачем мне объяснять это? Вы знаете все лучше меня; вы знаете, что музыка оперы и А… в «barcaccia» производили прелестное впечатление, вы знаете также силу музыки. Это была игра, а не любовь.

Когда-же я буду любить? Я еще буду забавляться тем, что буду расточать избыток чувства, буду еще воодушевляться, плакать… и все из пустяков!..

Суббота, 9 сентября, (28 авг.). Дни уходят, и я теряю драгоценное время в самые лучшие годы жизни.

Вечера в тесном кругу, шутка, веселость, которую вношу я… Потом заставишь Мишеля и другого нести себя вверх и вниз по большой лестнице в кресле. Спускаясь, рассматриваешь в зеркале свои башмаки… и так всякий день.

Какая тоска! Ни одного умного слова, ни одной фразы образованного человека… а я, к несчастью, педантка и так люблю, когда говорят о древних и о науке… Поищите-ка этого здесь! Карты — и ничего больше. Я бы могла уйти к себе читать, но цель моя — заставить себя любить, а это был бы оригинальный способ ее добиваться.

Как только устроюсь на зиму, я начну учиться по-прежнему.

Вечером у Поля была история с прислугой. Отец поддерживал лакея, я сделала выговор (именно выговор) отцу, и он проглотил его. Это вульгарное выражение, но мой дневник наполнен ими. Прошу не думать, что я вульгарно выражаюсь из невежества или из вульгарности. Я усвоила себе эту манеру, как наиболее удобную и легкую для выражения многих мыслей. Словом, раздражение носилось в воздухе, я рассердилась, и в голосе у меня звучали дрожащие ноты, которые предвещают грозу.

Поль не умеет себя держать, и я вижу из этого, что моя мать была вправе быть несчастной.

Воскресенье, 10 сентября (29 авг.). Мое величество, отец, брат и двое кузенов отправились сегодня в Полтаву.