Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

Когда он возвращается, Мария встречает его крайне презрительно:

— Я не люблю вас. Станьте богатым, тогда посмотрим! Ограбьте банк, а если не можете, ступайте домой и размозжите себе голову о стену!

По-прежнему, рядом с ней и другие потомки других правителей, князья Карагеоргиевичи. Божидар тоже художник и радуется ее успехам. Он открыл ее фамилию, когда она представила свою картину в Салон, одному из своих друзей, а тот сообщил журналисту. В газете было написано, что «мадемуазель Мари Башкирцева отправила свою картину в Салон» и что ей всего девятнадцать лет, хотя на самом деле двадцать один. Вот они, те два потерянных года! Девятнадцать лет и она уже участница Салона! Впоследствии ей еще не раз будет «всего девятнадцать лет».

Салон не принес ей удовлетворения. Даже вернисаж ей испортила мать, которая ворчала всю дорогу, а увидев, что картина не покрыта лаком, решила, что кто-то специально посоветовал дочери не делать этого, чтобы картина выглядела хуже. В который раз уже Мария записывает в дневник, что выходы куда-нибудь с родными для нее просто мучение, но потом мать выкинет все эти записи из напечатанного текста.

Она начинает снова напряженно работать, начиная свой день с гармонических звуков арфы, как это делали жрецы Аполлона. Еще 31 марта она дала Жулиану следующую расписку:

«Я, нижеподписавшаяся, обязуюсь каждую неделю делать голову или академический рисунок или же этюд в натуральную величину. Кроме того, я буду делать по три композиции в неделю, если же одну, то вполне отделанную. Если я нарушу вышесказанные условия, то я уполномочиваю г-на Родольфа Жулиана, художника, разглашать повсюду, что я не представляю из себя ничего интересного. Marie Russ».

Для нее согласилась позировать одна американочка из мастерской, Алиса Брайсбен, если Мария подарит ей портрет. Мария увлекается и собирается сделать картину. Американочка соглашается удовольствоваться маленьким портретом, оставив Марии большую картину. Она бы никогда не стала позировать, если бы картину Башкирцевой не приняли в Салон. Салон начинает приносить дивиденды.

Вспомним, что даже простого упоминания в прессе картины, представленной в Салоне, было достаточно для того, чтобы считалось — художник успешно начал свою карьеру. К слову, на некоторых западных кинофестивалях существует даже приз «Специальное упоминание». В Салоне этому соответствует «Почетный отзыв».

Мать с Диной еще летом уехали в Россию поздравить с женитьбой брата Павла. Павел похитил свою невесту под носом у будущего тестя, пока того держали за руки друзья, и обвенчался. Надо было, чтобы родные собрались все вместе и своим присутствием освятили и узаконили сей брак. Мария осталась одна с тетей, которая обожала ее и боялась ездить в Россию, где тянулся нескончаемый процесс по поводу ее состояния. С начала года здоровье Марии начало ухудшаться. Появился кашель, который доктора считают нервическим, однако кашель продолжается всю зиму, беспокоит и слух, с марта она стала хуже слышать.

«Доктор предполагает, что мой кашель чисто нервный, может быть, потому что я не охрипла, у меня ни горло не болит, ни грудь. Я просто задыхаюсь, и у меня колотье в правом боку». (Запись от 17 января 1880 года.)

Надо ехать лечиться, для лечения выбран курорт Мон-Дор. Они живут в маленькой гостинице, куда за ней являются закрытые носилки. В плаще и костюме из белой фланели она едет принимать ванну, душ, пить воды, вдыхать пары. Она принялась за лечение, потому что боится оглохнуть, ведь свой чудный голос она уже потеряла.

Но дурная пища способствует дурному настроению. Она находит у себя седые волосы, что приводит ее в отчаянье. «Кто возвратит мне мою молодость, растраченную, разбитую, потерянную?»

«У меня так болит все внутри, от шеи к левому уху, что можно сойти с ума. Я не говорю об этом, а то тетя будет надоедать, но я знаю, что это связано с горлом. Вот уже двадцать четыре часа я испытываю такую боль, что хочется кричать, совершенно невозможно спать или что-нибудь делать. Мне приходится даже каждую минуту прерывать чтение. Я думаю, что из-за этой боли жизнь представляется мне в черном свете. Что за горе! Когда же оно кончится, и навсегда?» (Запись от 27 июля 1880 года. Этой записи нет в русских изданиях, а во французском исключена последняя фраза.)

Когда боль отпускает, она сразу принимается за работу, начинает писать портрет двоих деревенских детей, но, проработав две недели, бросает картину, так как погода испортилась. Как только она не поставлена в жесткие условия мастерской, как только над ней не довлеют обязательства перед учителями, упорство ее пропадает. Побеждает боль, приводящая к апатии. Не надо забывать, что чахотка, это еще и постоянная слабость и температура.

«У меня никогда не доставало настойчивости довести произведение до конца. Происходят события, у меня являются идеи, я набрасываю свои мысли, а на следующий день нахожу в журнале статью, похожую на мою и делающую мою ненужной; таким образом я никогда не кончаю, даже не привожу в должное состояние. Настойчивость в искусстве показывает мне, что нужно известное усилие, чтобы победить первые трудности; только первый шаг труден». (Запись от 17 августа 1880 года.)

Она не хочет признавать себя больной и постоянно борется с родными. Тете приходится прибегать к хитростям, чтобы усадить ее в поезде на места с той стороны, где окна не открываются. Но тогда Мария требует, чтобы не закрывали окна с другой стороны, однако стоит ей только задремать, как тетя велит закрыть и эти окна. Проснувшись, Мария приходит в неистовство и грозится вышибить стекла каблуками. Она, как подросток, воспринимает заботу родственников, как ущемление своих свобод.

Когда они возвращаются в Париж, то первым делом посещают доктора Фовеля, который обнадеживает Марию относительно ее здоровья, но уже через неделю, он, поначалу ничего не заметивший, вдруг находит, что у нее затронуты бронхи, и прописывает ей, как чахоточным, рыбий жир, смазывание груди йодом, теплое молоко, фланель и т. д., и т. п.

«Тетя в ужасе, я торжествую. Смерть меня не страшит; я не осмелилась бы убить себя, но я хотела бы покончить со всем этим… Знаете ли… я не надену фланели и не стану пачкать себя йодом. Я не стремлюсь выздороветь. И без того будет достаточно и жизни, и здоровья для того, что мне нужно сделать». (Запись от 10 сентября 1880 года.)

Вскоре юношеская бравада исчезает. Она стонет и катается от боли. Согнувшись и выпрямляясь, она чувствует жесточайшую боль. Доктор честно сказал ей, что она уже никогда не будет слышать по-прежнему. Она еще не глуха, но слышит все, как иногда видят — точно через вуаль. Настроение ее резко меняется — теперь она много плачет.