Мария Башкирцева - Неизданный дневник Марии Башкирцевой и переписка с Ги де-Мопассаном

Простите меня, сударыня, за эти рассуждения, в которых скорее отражается человек здравого смысла, чем поэтически настроенной души, и примите уверения в моей благодарности и преданности.

Ваш Ги-де Мопассан.

Простите за помарки в моем письме: без этого я никогда не обхожусь, а времени переписывать у меня совершенно нет.

Меня вовсе не удивляет ваше письмо, милостивый государь, и я нисколько не домогалась того, что вы, по-видимому, приписываете мне.

Но… прежде всего я не предъявляла к вам требования сделать меня вашей доверенной: это было бы слишком уж простодушно. И если у вас найдется досуг вновь перечитать мое письмо, вы убедитесь, что вы не удостоили уловить с первого же взгляда иронического и непочтительного тона, принятого мной по отношению к себе самой.

Вы указываете мне также на пол вашего другого корреспондента. Весьма благодарна вам за это успокоение, но… право, оно было лишнее, так как моя ревность была чисто отвлеченного характера.

Ответить мне вашим доверием, в уверенности, что я требую этого, так сказать, с места в карьер, значило бы, остроумно посмеяться надо мной. Признаюсь, если бы я была на вашем месте, я бы так и сделала, ибо я бываю иногда очень весела. Это однако не мешает мне часто бывать достаточно грустной, чтобы грезить об излияниях в письмах к неизвестному философу и разделять ваши впечатления о карнавале [5] Речь идет об одной из газетных статей Ги-де-Мопассана по поводу карнавала. (Примеч. редактора.) .

Ваша хроника превосходна и глубоко прочувствована, — два столбца, которые охотно прочитываешь три раза кряду. Но, не в обиду будь вам сказано, что за банальность эта история о старушке-матери, мстящей пруссакам! (Это, должно быть, написано по прочтении моего письма!).

Что касается того, может ли тайна что-нибудь прибавить к прелести наших отношений, — все зависит от вкуса… Пусть это вас не забавляет, прекрасно! но меня… меня это чертовски забавляет. Признаюсь в этом совершенно искренне, равно как и в том, что ваше письмо, каково бы оно ни было, вызвало во мне чисто детскую радость.

И знаете, если это вас не забавляет, то это только потому, что ни одна из ваших корреспонденток не сумела вас заинтересовать, — вот и все. Если-же и мне самой не удалось взять надлежащий тон, то я достаточно благоразумна для того, чтобы вам пожелать лучшего успеха в этом отношении.

Только шестьдесят писем?.. Я была уверена, что вами в большей мере завладели…

И вы всем отвечали?

Быть может, мой интеллектуальный темперамент не гармонирует с вашим, — говорите вы… Вы, пожалуй, слишком прихотливы… Наконец, я только воображаю, что знаю вас… (впрочем, это и есть конечный эффект, производимый романистами на миленьких и глуповатых женщин). Что-ж, может быть, вы и правы!

Быть может, простота и безыскусственный тон моих писем заставили вас счесть меня какой-нибудь юной сентиментальной особой или, что еще хуже, искательницей приключений… Такая мысль была бы для меня поистине мучительна.

Пожалуйста, не извиняйтесь за недостаток поэтичности, галантности и т. д.

Без сомнения, я написала вам плоское письмо.

Я очень живо сожалела бы, если бы мы дальше первого шага не пошли. Неужели мы на этом остановимся? Мне тем более было бы жаль, что у меня рождается глубокое желание доказать вам в один прекрасный день, что я не заслуживаю быть вашим 61-м номером.

Что-же касается ваших рассуждений, то они хороши, но исходят из ложных посылок. Я прощаю их вам, прощаю вам даже ваши помарки, старуху и пруссаков. Будьте счастливы!

Однако, если каких-нибудь двух-трех смутных указаний было бы достаточно, чтобы привлечь на свою сторону красоты вашей старой души, уже лишенной чутья, то можно было бы, например, сказать: волосы — светло-русые, рост — средний, родилась между 1812 и 1863 годом. А что касается нравственного облика… Но нет, — вам показалось бы, что я себя расхваливаю, и вы вмиг догадались бы, что я родом из Марселя.

P. S. Простите за пятна, помарки, etc. А между тем, я то не ленилась переписывать, даже три раза.

Канн, 1, rue du Rèdan.

Да, сударыня, второе письмо! Это меня изумляет. Я кажется, испытываю смутное желание наговорить вам дерзостей. Я могу себе это позволить, так как я ведь не знаю вас. Итак!.. Нет, я пишу вам, потому что неимоверно скучаю!

Вы меня упрекаете в банальности за эпизод со старухой и пруссаками, но… ведь все в этом мире — одна только банальность. Все, что я делаю, банально, все, что я слышу, банально. Все идеи, все фразы, все споры, все верования — все банально.

А писать незнакомой женщине, — разве это не банальность, и к тому же еще самая невероятная и, если хотите, детская банальность?

В общем итоге — я в данном случае порядочный глупец. Вы знаете меня более или менее. Вы знаете, что вы делаете и к кому вы обращаетесь. Вам говорили обо мне то или другое, хорошее или дурное, мне это безразлично. Если вам даже и не случалось встречаться с лицами, принадлежащими к кругу моих многочисленных знакомых, то вы все-таки читали в журналах статьи обо мне, о моей наружности, моей нравственной физиономии. Словом, вы забавляетесь, отлично сознавая, что вы делаете. Ну, а я?.. Что я о вас знаю?..

Правда, — возможно, что вы молодая и очаровательная женщина, и я, быть может, почел бы за счастье когда-нибудь поцеловать ваши ручки…

Но вы можете также оказаться старой консьержкой, которая наглоталась романов Евгения Сю. Вы можете оказаться ученой компаньонкой, зрелой и сухой, как метла.

А в самом деле, вы — худая? Не слишком, не правда ли? Я был бы в отчаянии, если бы моя корреспондентка оказалось худой. Я полон всяческих подозрений с незнакомыми мне женщинами.

Мне случалось попадаться в курьезные ловушки. Однажды какой-то пансион молодых девиц затеял со мной переписку под диктовку одной из учительниц пансиона. Мои ответы переходили в классах из рук в руки. Это была очень забавная хитрость, и я от души смеялся, когда узнал всю эту историю из уст самой учительницы, писавшей мне.

Вы — светская женщина? Сентиментальная или просто романическая, или же, еще проще, женщина, которая скучает и ищет развлечений? Я, видите ли, далеко не тот человек, которого вы, быть может, ищете.

Во мне нет ни на грош поэзии. Я ко всему отношусь индифферентно и две трети своего времени провожу в глубокой скуке. Последнюю треть времени я употребляю на то, чтобы писать строки, которые стараюсь продавать как можно дороже, и я прихожу в отчаяние при мысли, что вынужден заниматься этой отвратительной профессией, которая доставила мне честь быть вами столь лестно отмеченным.

Вот вам и мои признания. Что вы скажете на это, сударыня?

Вы, наверное, найдете, что я слишком бесцеремонен, — простите меня! Когда я пишу вам, мне кажется, что я шагаю по темному подземелью, полный страха, нет ли впереди меня какой-нибудь ямы. И я щупаю дорогу палкой.